Собрав остатки сил, Женни написала письмо Женнихен в октябре. Отправить его было поручено Тусси, но по неизвестным причинам оно так никогда и не попало во Францию. Лаура писала:
«Я более всего огорчена тем, что ее последнее письмо так и не дошло до тебя. Она была бы безутешна, знай она об этом. Ей стоило таких усилий написать его, она столько в него вложила и так ждала ответа, что потеря этого письма — непоправимая утрата».
Лаура намекнула, что Тусси могла не отправить письмо из эгоизма и болезненной ревности избалованного ребенка, которого привела в негодование такая любовь матери к ее старшей сестре {50}. Подобную инсинуацию можно отнести к результатам вражды между Лаурой и Тусси, и в письме к Женнихен Тусси описывает, как болезненно было бы для матери узнать, что письмо утрачено, поэтому она просит Женнихен сделать вид, что она его получила {51}.
В конце октября доктор разрешил Марксу повидаться с женой. Годы спустя Тусси писала:
«Никогда не забуду то утро, когда он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы войти в комнату дорогой мамы. Вместе они снова были молоды — цветущая девушка и обаятельный юноша… Но не бессильный старик и умирающая старуха!» {52}
Маркс скажет после, что ждал 7 лет, чтобы жениться на Женни, — но они показались ему семью днями, потому что он очень любил ее. Тусси писала, что всю свою жизнь он не любил, — он был влюблен в нее {53}.
В том же месяце социал-демократы в Германии выиграли еще три места в Рейхстаге. Если Бисмарк своими законами преследовал цель задушить рабочее движение, то его планы провалились, движение просто ушло в подполье и стало еще сильнее {54}. Даже одурманенная морфием Женни Маркс понимала значение происходящего и вместе с Марксом и Энгельсом радовалась результатам выборов {55}.
Старые бойцы собирались у ее постели и тихо удивлялись тому, как далеко завела их жизнь. Прошло полвека — но короли утратили свое божественное происхождение, а рабочие — эти порабощенные массы людей, терпеливо принимавшие свою судьбу и не знавшие своей силы — ныне входили в правительства.
Однако, несмотря на эти выдающиеся успехи, Женни не считала, что ее муж занял свое место в пантеоне великих мыслителей, во что она верила в юности. Она не считала, что его шедевр, «Капитал», изменил мир, как обещал Маркс. Она пожертвовала своей жизнью и жизнью своих детей ради идеалов, вдохновлявших ее мужа, — но теперь ей не суждено было дожить до того времени, когда эти идеалы станут реальностью.
В конце ноября по всему Вест-Энду появились рекламные плакаты ежемесячного обзора «Лидеры современной мысли», в котором появилась первая независимая статья на английском языке, восхваляющая главный труд жизни Маркса. 30 ноября он сидел у постели Женни и взволнованно зачитывал ей статью молодого человека по имени Белфорд Бакс {56}, который писал, что «Капитал» воплощает в себе разработку доктрины экономики, своим революционным характером и значением сопоставимой с системой Коперника в астрономии или законом всемирного тяготения в механике» {57}.
Даже Энгельс не мог бы написать лучше. Женни была в восторге. Пусть обыватели отказывались это признавать, но она-то всегда знала, что ее муж — гений. Маркс вспоминает ее глаза — «огромные, полные любви и сияющие больше, чем прежде» {58}.
Женни умерла два дня спустя, 2 декабря 1881 года. Ей было 67 лет.
Женни Маркс похоронена на кладбище Хайгейт, в неосвященной земле, рядом со своим внуком Каро. Маркса на похоронах не было. Никто из семьи не хотел, чтобы он, в его состоянии, выходил на холод. Женни даже своей сиделке сказала перед смертью: «Мы непубличные люди!»
Энгельс стоял на его месте во время церемонии и читал панегирик:
«То, что эта жизнь, свидетельствующая о столь ясном и критическом уме, о столь верном политическом такте, о такой страстной энергии, о такой великой самоотверженности, сделала для революционного движения, не выставлялось напоказ перед публикой, не оглашалось на столбцах печати. То, что она сделала, известно только тем, кто жил вместе с ней. Но одно я знаю: мы не раз еще будем сожалеть об отсутствии ее смелых и благоразумных советов; смелых без бахвальства, благоразумных без ущерба для чести. Мне незачем говорить о ее личных качествах. Ее друзья знают их и никогда их не забудут. Если существовала когда-либо женщина, которая видела свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других, — то это была она» {60}.[80]
Со всего света посыпались соболезнования — по мере того, как друзья и члены партии узнавали о смерти Женни Маркс. Сибилла Гесс, не видевшая Женни со времен Брюсселя, писала:
«С ее смертью Природа уничтожила собственный шедевр, ибо никогда я не встречала столь одаренной и очаровательной женщины» {61}.
Однако, как когда-то сам Маркс говорил своей дочери, слова утешения и ободрения мало помогают, когда на человека обрушивается такая потеря. Между собой его друзья были очень обеспокоены — что же будет с ним после смерти его жены.
Энгельс ответил на этот вопрос наиболее точно.
«Мавр тоже умер» {62}.
43. Лондон, 1882
ЛИР: Кому-нибудь знаком я? Я — не Лир.
Так ходит Лир? Так говорит? Что ж, слеп я?
Размяк рассудок, и соображенье
Заснуло? Как, не сплю? Не то, не то…
Кто может рассказать мне, кем я стал?
ШУТ: Тенью от Лира.
Уильям Шекспир {1} [81]
Конечно, Маркс не умер в прямом смысле слова — но он превратился в призрак самого себя, в печальную фигуру, бродившую по большому дому, опустевшему без женщины, которая была с ним рядом 38 лет. Иногда он надевал теплое черное пальто и фетровую шляпу и уходил из дома — гулять в парке или на Пустоши {2}. Это были прогулки без цели; карты, на которую он привык полагаться, больше не было.
Теперь он так плохо видел, что возвращаясь, с трудом находил свой дом и отличал его от соседних домов — то, что он попал не туда, становилось ясно, только когда ключ не подходил к замку {3}. Дочери, Энгельс и Ленхен вместе решили, что его надо увезти из Лондона. Мейтланд-парк теперь был домом скорби — как когда-то Дин-стрит, после смерти Муша. Здесь Маркс никогда не поправился бы. Впрочем, не слишком заботясь об этом, Маркс находил даже некоторое удобство в своем состоянии. По рекомендации врача он наносил на тело йодную сетку, это вызвало сильное воспаление кожи. Женнихен он пишет: «Указанная операция… оказывает на меня превосходное воздействие. Существует единственный антидот для душевных страданий — это физическая боль. Положите на одну чашу весов конец света — и острая зубная боль его перевесит» {4}. Гнев тоже помогал ему справиться с тоской. Возможно, Маркс и старался скрыть свою неприязнь к Лонге за то, что тот увез свою жену и детей во Францию, но эта неприязнь обернулась настоящей яростью, когда он прочитал некролог жены, опубликованный в газете Лонге.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});