Энергичный Отто был журналистом, и у него имелось с десяток псевдонимов для разных изданий. Почти каждую пятницу Отто Верт приходил в гости к другу и его новой семье, чтобы поделиться с ними последними новостями.
Лили так сосредоточенно слушала речи Отто, что он всерьёз думал, будто Лили разбирается в политике. На самом деле, она просто умела внимательно слушать. Это обстоятельство всегда оказывало приятное впечатление на собеседника и заставляло его приписывать Лили неприсущие ей качества.
— Боже мой, до чего же мы дожили? — разорялся профессор Метц. — Треть продовольствия в страну везут из-за границы, а нас уверяют, что сельское хозяйство стало убыточным и нерентабельным. Тогда что же мы за республика, если не в состоянии себя прокормить?
— Что вы, профессор, — с легкостью в голосе парировал Отто, — нет никакой республики. За последние десять лет в государственном механизме ничего не изменилось, разве что не стало императора. Но монархическое мышление наших верхов явно осталось при них. Посмотрите на нынешний парламент — никто толком не знает, как им управлять, а нам, простым смертным, приходится выбирать его чуть ли не каждый год. Министры то и дело подают в отставку, а в здании парламента шныряют английские советники. Такое ощущение, что мы живём не в стране, а в железной клетке, как мыши Даниэля, и над всеми нами проводят беспрецедентный эксперимент.
— И в чём же его смысл? — с умным видом вопросила Лили, желая показать свою заинтересованность, нежели из реального интереса к разговору.
Отто неопределённо пожал плечами:
— Наверное, просто хотят посмотреть, вымрем мы или нет. Кстати, Даниэль, как там твоя облысевшая крыса, ещё жива? — шутя, вопросил Отто и, не дождавшись ответа, заметил, — Чего стоит хотя бы обвал курса марки, из-за него нам скоро всем придётся несладко. И дело здесь не только в Версальском грабеже.
— Как же нет? — всполошился профессор, — Антанта собирается обирать нас до нитки сорок два года. Они хотят 132 триллиона марок! Это же заоблачные деньги.
— И их заведомо невозможно выплатить, — кивнул Отто. — В этом и заключён весь смысл их претензий — поставить такие условия, чтобы Германия никогда не смогла их выполнить. Не выплатим деньги — не освободимся от обязательств, не освободимся от обязательств — останемся на крючке у победителей, и они будут вольны делать с нами всё, что им заблагорассудится. И так оно и будет, поверьте мне. Какие 132 триллиона, если из страны пропадает капитал?
— Как это пропадает? Испаряется, что ли?
— Да, профессор, испаряется в Германии и конденсирует в швейцарских банках — тридцать пять миллиардов за этот год — как сказал мне один осведомленный чиновник. Денег в стране нет. Франция отказывается покупать наши товары, потому что Британия обложила их двадцатишестипроцентной пошлиной.
— Как это возможно? — нахмурился профессор Метц. — Я бы понял, если бы Франция ввела пошлину на германские товары, которые в неё ввозятся. Это ведь называется защитой внутреннего рынка, так? Но какое дело Британии до германо-французских торговых отношений? По какому праву она может в них вмешиваться?
— Британии всегда есть до всего дело, профессор, и к этому пора привыкнуть. А нам пора свыкнуться с необходимостью посылать в Америку пароходы с золотыми слитками. Что тут сказать — в новом веке после войны мы вернулись обратно в средневековье.
Слава Отто Верта как проворного и осведомлённого журналиста, которому можно поручить какую угодно тему и он с ней обязательно справится, достигла ушей главного редактора конкурирующего издания. Недолго думая, Отто согласился на предложение о работе и тут же придумал себе новый псевдоним. И первым редакционным заданием для него стало освещение предстоящей Генуэзской конференции — главного политического события года все европейского масштаба.
После долгой командировки Отто Верт вновь появился в доме Метцев-Гольдхагенов, по большей части из-за очаровательной Лили, а не старого приятеля Даниэля. Конечно же, детские привязанности и давняя дружба никуда не делись, просто по мере взросления жизненные интересы Отто и Даниэля сильно разошлись. Отто абсолютно не интересовала биология, как и Даниэля политика. Зато с профессором Метцем и в компании его прелестной дочери, можно было запросто обсудить последние мировые события. Генуэзскую конференцию, например.
— Я хочу сказать вам много приятных слов о советской делегации, раз уж вы когда-то жили в России, — радушно произнёс Отто.
— Но мы же не коммунисты, — хотел было возразить профессор Метц.
— Но и не царисты, как я успел заметить. Просто на конференции многие ожидали, что от Советской России приедет полуграмотный пролетариат, а явились изысканные европейские дипломаты. Особенно всех поразил народный комиссар Чичерин. На первом заседании он даже сорвал овации, когда предложил всеобщее перемирие и разоружение. Правда, французский делегат Барту выступил решительно против — это к вопросу о русской кровожадности. Надо сказать, никто не ожидал, что у Советской России окажутся такие подкованные дипломаты. Все ждали, что французы с англичанами разнесут их в пух и прах, но не вышло. Их хватило лишь на мелкие козни.
— Какие, интересно знать?
— Например, кое-кто из советских делегатов пожаловался, что их телеграммы доходят до Москвы чуть ли не через сутки после отправки.
— Что-то долго для передового вида связи.
— Так ведь телеграммы слали через Лондон, где их, возможно, читали заинтересованные лица. Правда, длилось это недолго, потому как советская делегация заявила итальянцам протест, и телеграммы пошли через Берлин и куда быстрее. Но лично меня возмутило поведение устроителей конференции. Никого из журналистов к советской делегации упорно не допускали. Карабинеры даже оцепили отель, где их поселили. К счастью, Чичерина такая изоляция тоже не устроила, и пресс-конференция всё же состоялась. А потом начались переговоры. Британский премьер-министр предложил возместить долги царского правительства, потери иностранных капиталов от национализации и даже призвал оплатить долги белой армии. Всего восемнадцать миллиардов золотых рублей, шутка ли? Надо отдать должное большевикам, они тоже зачитали свои претензии к Антанте, в частности, потери России от иностранной интервенции и блокады во время гражданской войны на общую сумму тридцать девять миллиардов. Каково?! Я просто восхитился Чичериным, когда услышал об этом в кулуарах. У меня даже закралась крамольная мысль: победи у нас в Германии красная революция, а не социалисты вроде Эберта, может наши коммунисты бы и не подписали Версальский договор?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});