Все возлияния происходили тихо, в запертой спальне. Больше всего Сандра боялась, что о её пьянстве узнает отец. Мнение Даниэля её не особо интересовало. А Лили была увлечена чем-то другим, чтобы обращать внимание, что сестра поднимается к завтраку позже обычного, выглядит апатичной, и небрежно относится к своему внешнем виду. Даже рыжие кудри Сандры стали выглядеть тусклее и жиже, под глазами появились тёмные круги, а лицо посерело.
Видимо, Даниэль успел что-то заподозрить, потому как в одну из ночей он покинул лабораторию с крысами и нагрянул в собственную спальню. В этот момент Сандра как раз наливала себе стопку из полупустой бутылки.
Даниэль долго молчал, прежде чем сказать:
— Ты же иссушишь свою печень. Ты это понимаешь? Тебе вообще знакомо слово цирроз?
— Отстань, — тихо ответила Сандра, уронив голову на ладони.
Даниэль попытался отобрать у жены абсент, но встретил активное сопротивление и оскорбления. Она била его по рукам и пьяно посмеивалась:
— Всё, кончились те времена, когда мужья транжирили приданое жён. Теперь я буду пропивать твое жалование.
На следующий вечер Даниэль снова пришёл в спальню, полагая, что при нём Сандра пить не станет. Но его расчёт не оправдался, и она снова потянулась к бутылке.
— Зачем ты так делаешь? — с грустью спросил он. — Я ведь люблю тебя.
Снова она услышала от него это признание, которое Даниэль произносил всякий раз, как Сандра поминала ему связь с Лили. И снова она не захотела верить в искренность его слов.
— С чего ты так решил? Мне казалось, ты любишь резать мышей и раскармливать крыс.
Произнеся это, она приняла две успокоительные рюмки и провалилась в глубокий сон.
14
В конце октября в далёкой Саксонии вспыхнули беспорядки, а всё из-за того, что в не менее далёкой Москве товарищ Троцкий задумал экспортировать мировую революцию в обитель загнивающего либерализма. В Гамбурге местные коммунисты попытались силой взять всю власть себе. Три дня в городе шли баррикадные бои, но армия подавила восстание. Раздуть мировой пожар у красных снова не получилось.
А через пару недель в самом сердце Баварии о себе заявила новая сила — Национал-социалистическая рабочая партия Германии.
Накануне пятой годовщины несуществовавшего отречения императора, по Мюнхену распространилась новость, что баварская армия вышла из повиновения веймарским властям и отныне подчиняется исключительно баварскому правительству в лице фон Кара. Поползли слухи, что со дня на день Бавария и вовсе окончательно отделится от Германии, восстановит монархию и создаст католическую Австро-Баварию.
Но в пятую годовщину мнимого отречения в центре Мюнхена прозвучали выстрелы. Профессор Метц был крайне подавлен — ему отчётливо вспомнились дни Первой русской революции и последовавшие за ними месяцы террора. Он не хотел пережить ещё раз и дни послесоветской власти, когда контрреволюционеры завалили город трупами. С ужасом он представлял, как и его младшая дочь падёт от шальной пули, после чего запретил Сандре выходить на улицу, тем более что выглядела она в последнее время немного болезненно.
В этот же пятничный вечер по традиции в дом Метцев пожаловал Отто Верт с последними новостями.
— Отто, скажи, что происходит? — взволнованно вопрошал профессор. — Мы снова отделились от Германии?
— Спокойствие, профессор, — заверил его журналист, трепля довольного Дирка по загривку, — радоваться рано, мы все ещё в одной шлюпке с Веймарской республикой. И не надо держать Сандру в темнице с крысами и хомяками. Стрельбы больше не будет. Всех зачинщиков путча арестовали.
Не потребовалось долгих уговоров, чтобы Отто принялся излагать хронику двух последних дней:
— Видимо, со времён Баварской советской республики у наших правителей стало традицией проводить заседания за кружкой пива. Вот и фон Кар вчера решил поупражняться в красноречии перед чиновниками в пивной. Все ждали, что он объявит о реставрации монархии, но не дождались. Пока фон Кар драл глотку, пивную окружили шестьсот молодчиков. Они даже пулемёты с собой притащили. Потом на сцену вылез их лидер, пальнул в потолок и объявил, что началась национальная революция, и отныне веймарское правительство вместе с баварским низложены. А поскольку вместе с фон Каром в пивной заседал и начальник полиции с командующим армией, всех троих быстренько увели в соседнюю комнату. В зале сразу же начались возгласы недовольства, тогда молодчики притащили с улицы пулемёт, поставили его на сцену и посоветовали всем молча пить пиво. А директорию, этот, так сказать, триумвират, в это время активно уговаривали отправиться в поход на Берлин.
— Зачем на Берлин?
— Чтобы свергнуть президента Эберта. Надо сказать, когда к пивной привезли генерала Людендорфа, эта троица быстро согласилась на поход.
— Того самого генерала Людендорфа?
— Да, героя Великой войны. Правда, есть мнение, что он ничего не знал о перевороте, пока его не доставили к пивной. Но, переворот он охотно поддержал. Ещё бы, главарь революционеров назначил его главнокомандующим, а себя, ни больше, ни меньше, имперским канцлером. А фон Кара он определил регентом Баварии. Тот заявил толпе, что на Берлин идти согласен, и Людендорф со спокойным сердцем отпустил его домой. А после выяснилось, что фон Кар сбежал ночью в Регенсбург и оттуда заявил, что ни на какой Берлин идти не собирается и всё, что обещал под дулами пистолетов, выполнять отказывается, и вообще низлагает имперского канцлера с его главнокомандующим. И вот сегодня началась битва за министерство обороны. К слову, революционеры до него так и не дошли, их встретила полиции на площади Одеон. Вот тогда-то и началась стрельба. Говорят о шестнадцати убитых революционерах и трёх полицейских. Только Людендорф смог прорваться через полицейский заслон, и то лишь потому, что никто не посмел в него стрелять. В общем, сегодняшний путч можно считать провалившимся. Главарей сейчас активно ищут и арестовывают. Людендорф уже в тюрьме. А завтра утром я уеду в Берлин.
— Зачем? — удивленным, почти обиженным голосом вопросила Лили.
— В этом путче есть интересный след, и я хочу его проверить. Это русский след. Кстати, профессор, вам случайно не знакомо имя Шойбнер-Рихтера?
— Нет. И кто он?
— Ваш бывший соотечественник. Вы ведь из семьи остзейских немцев, не так ли?
— Не так, — возразил профессор Метц. — Я лишь несколько лет жил в Прибалтике, а девочки и того меньше, всего неделю, а затем мы перебрались в Петербург.
— Так значит, вы русские немцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});