— Теперь мы квиты. Перемирие, детка, — прошептал он мне на ухо, его голос стал глубже и мрачнее.
У меня перехватило дыхание, когда он выпутался из моего тела, и я прислонилась к шкафчику. Я не могла… дышать.
Шок и ярость захлестнули меня, море смешанных эмоций, слишком глубокое, а приливы были слишком сильными, я тонула в бездонном океане.
Мэддокс посмотрел на меня сверху вниз, и лениво провел языком по своим красным, распухшим губам, словно пытаясь попробовать остатки нашего поцелуя.
— Ты на вкус слаще, чем я думал.
Его губы дернулись, и с призрачной улыбкой он отступил назад и прочь от меня. Я сдавленно вздохнула… наконец смогла дышать.
Я резко вдохнула, отчаянно втягивая воздух, когда он подмигнул мне, а затем скрылась за углом. Моя рука медленно поползла к груди, и я оставила ее там, над быстро бьющимся сердцем.
Его губы были на вкус как… грех.
И я ненавидела себя за то, что так отреагировала на его поцелуй.
ГЛАВА 12
Лила
Я вошла в дверь дома бабушки и дедушки и наткнулась на диван. Бабушка прислонилась к дверному проему кухни, услышав, как дверь открылась. Она внимательно наблюдала за мной.
— Что с лицом, милая?
— Ничего, — вздохнула я, потирая лицо рукой.
— Этот вздох говорит мне, что есть определенно что-то. — Она села на диван напротив, ожидая моего ответа. Я знала, что она не успокоится, пока не скажу ей, что меня на самом деле беспокоит. — Тебя кто-то беспокоит?
Кто-то? Да, твой драгоценный помощник, он же Мэддокс, мой враг.
Я застонала от поражения.
— Есть кое-кто…
Она бросила на меня понимающий взгляд.
— Мальчик.
— Да, мальчик.
— Какой мальчик? — Дедушка спустился по лестнице и уселся рядом со мной с суровым выражением лица. Он был немного чрезмерно опекающим.
Последний парень у меня был два года назад. Мы встречались около четырех месяцев, прежде чем я потеряла девственность в кузове пикапа его отца, в темноте. В следующий раз, когда мы целовались, он заметил мой шрам, и выражение отвращения на его лице все еще прожигало мою память. Лео расстался со мной на следующий день. Когда дедуля узнал об этом без каких-либо неприятных сексуальных подробностей, он потерял рассудок. С тех пор он настороженно относился ко всем парням, которые появлялись поблизости.
— Это кое-то из школы, — наконец призналась я, опустив имя Мэддокса, так как они оба были о нем высокого мнения, а бабушкино сердце будет разбито, если она когда-нибудь узнает, кто такой настоящий Мэддокс. Конечно, да, он был идеальным помощником в воскресенье, и он действительно много работал, так что я не могла разрушить его образ только потому, что он был засранцем в школе. Верно?
— Он груб с тобой? Нужно ли писать жалобу директору? Молли, где моя винтовка? — Он встал с прямой спиной и твердой, как гранит, челюстью. Мой милый дедушка, даже в старости, был свиреп.
Я схватила его за руку и снова потянула обратно на диван.
— Нет, нет. Он просто… немного раздражает.
— Хулиган? — спросил дедушка. Его пристальный взгляд прожигал дыры в моем лице. Это был его взгляд типа «Если ты солжешь мне, я узнаю».
— Не совсем. Я не позволю ему запугивать меня. Можно сказать, что я тоже была занозой в его заднице. Я покрасила ему волосы в розовый цвет.
Бабушка хмыкнула.
— Ты знала, что так началась наша история любви?
— Ты покрасила волосы дедушки в розовый цвет? — Я задохнулась, моя челюсть отвисла.
— Не совсем. Это было во время летнего лагеря. Твой дедушка был милым, но его друзья были надоедливыми. Видишь ли, я не собиралась красить ему волосы. Это предназначалось для другого его друга, который воткнул жвачку мне в волосы.
— Ей пришлось отрезать свои красивые локоны. — Отчаянное выражение его лица, когда он смотрел на бабушку, как будто он очень ясно помнил тот день, заставило мое романтическое сердце петь.
— Да. Но Свен первым пошел в душ и… вышел оттуда с белыми волосами.
— Джек Фрост, — пробормотал дедушка себе под нос.
— Красивый Джек Фрост. — Бабушка вздернула подбородок, и ее красивые карие глаза заблестели. — Вот так и началась наша история любви. Мы ненавидели друг друга, пока он не поцеловал меня в конце лета. Мы разошлись, но он последовал за мной. Он сказал, что собирается жениться на мне и покорит меня. Он так и сделал.
Я уже качала головой, прежде чем она успела закончить предложение. Любовная история? Мэддокс и я? Ха. Я сдержалась, чтобы не рассмеяться.
— О, нет. Между нами нет истории любви. Он мой….
Мой что? Мой заклятый враг, который поцеловал меня? Сбитая с толку, я не могла найти подходящее слово, чтобы описать его. Определение наших отношений было… сложным. Он был придурком, но не совсем хулиганом, так как я давала отпор не хуже. Конечно, он был моим врагом, но он также поцеловал меня, и мое предательское сердце сделало что-то странное в моей груди. Мы оба были увлечены нашей продолжающейся войной, но это не было ненавистью.
Дедушка похлопал меня по коленке, всегда на моей стороне, всегда так ободряюще.
— Если он усложняет тебе жизнь, сделай его несчастным. Не стесняйся. Заставь его преклонить колено, — яростно сказал он.
Я сглотнула комок в горле, отказываясь признавать, что между нами и Мэддоксом было что-то большее, чем война. Между нами было поле битвы. Повернувшись к дедушке, я нежно улыбнулась ему.
— Ты снова смотрел «Игру престолов»?
— Это… интересно. — Он искоса взглянул на жену, его губы дернулись в полуулыбке. Что-то было в его взгляде, и когда бабушка покраснела под его оценивающим взглядом, мои глаза расширились, и я подавила смешок. О, черт, я не хотела знать.
— Верно. Мне нужно принять душ, а потом я помогу с ужином. — Я встала, чтобы поцеловать бабушку в щеку, а дедушку в его лысеющую голову. Они оба усмехнулись, когда я ушла.
***
На следующее утро я шла по коридорам Беркшира. Прошел целый час, прежде чем прозвенел звонок, знаменовавший начало учебного дня. По школьным залам почти никто не ходил. Беркшир участвовал в научном эксперименте, и если бы мы выиграли региональный конкурс, мы бы представляли наш штат. Сегодня была наша первая встреча. Я, конечно, присоединилась. Наука была моим наркотиком, простым и понятным.
Я шла по коридору, когда что-то привлекло мое внимание, заставив остановиться. Не что-то, а кто-то. Через окно я увидела Мэддокса, сидящего снаружи на скамейке.
Я даже не думала, что он встанет так рано, потому что сегодня у них не было футбольной тренировки. Почему Мэддокс был здесь?
Он смотрел на пустое поле; его локти упирались в бедра, когда он курил свою раковую палочку.
На Манхэттене начало холодать, и теперь нам нужен был свитер или более толстая куртка, прежде чем выйти на улицу. На Мэддоксе была только форма Беркшира, как будто холод его не беспокоил, как будто он стал к нему невосприимчив или оцепенел.
Но не это заставило меня остановиться и посмотреть. Нет, он был один.
Он никогда не был один; он всегда был либо окружен фанатками, либо друзьями, либо раздражал меня.
Я положила руку на окно, изучая его издалека. У моего сердца не было причин болеть, но оно болело. Что-то сжалось в моей груди, словно кулак сжал мое сердце. Сидя на скамейке, на морозе, с сигаретой в зубах, он был похож на грустного, одинокого бога.
Мэддокс встал, его длинные волосы упали ему на лицо, скрывая себя от моего взгляда. Он сделал последнюю затяжку, прежде чем бросить сигарету на землю и перешагнуть через нее.
Его руки сомкнулись на затылке, и он посмотрел на небо. Его светлые локоны упали с лица, когда мимо пронесся порыв ветра.
Закрыв глаза, он повернулся ко мне и…
Мучительное выражение его лица заставило меня тяжело вздохнуть.
Его боль была яркой и выставленной на всеобщее обозрение, но никто, кроме меня, не смотрел на Мэддокса.
Он был похож на прекрасное полотно, разорванное на части горем, истекающим кровью.