— Что происходит? — спрашиваю я.
Астон вынимает анемометр из-за пояса Ареллы:
— Они вращаются только при другом Буреносце. Все будет очень… опасным.
Слово все еще подпрыгивает вокруг нашего пузыря ветра, когда грозовая трещина прорывается позади нас и одним из взрывов не разносит дерево на миллион зубчатых частей.
— Не хотите ли полететь немного быстрее? — спрашивает Астон. — И, возможно, сделаться целью потруднее?
— Уже! — Я прошу еще Западных присоединяться к пузырю и приказываю, чтобы они мчались в любую сторону, в какую захотят.
Это, кажется, помогает… следующие несколько взрывов не рядом с нами. Но это определенно не слишком хорошо сказывается на моем животе.
— Что ощущает анемометр? — спрашивает Арелла. — Я никогда не чувствовала ничего настолько холодного и полого.
— Это самоубийственный порыв, — говорит ей Астон. — Я удивлен, что ты смогла обнаружить его. Явно, слухи о твоих талантах не были преувеличены.
— Конечно, нет.
Я закатываю глаза, радуясь, когда Солана спрашивает:
— Что такое самоубийственный порыв?
— Точно то, на что похоже, — говорит Астон. — Думай об этом, как о полном контроле Райдена. Он не допустит, чтобы его Буреносцы попадали в плен, но он не верит, что этого не будет — скажем так — это преданность чести, если их схватят. Так он формирует самоубийственный порыв в их шеях, когда они клянутся в своей верности, и тогда все, что он должен сделать, это дать команду.
Он имитирует оторванную голову.
— Он действительно следит за каждым солдатом? — спрашиваю я.
— Он позволяет своим разрушенным порывам сделать это для него. Удивительно, насколько эффективен ветер, когда должен повиноваться. Между тем ты, кажется, оставляешь все любой прихоти, которую мог бы чувствовать порыв.
— Ну, и мы живы до сих пор, — напоминаю я ему, пока еще один взрыв проходит мимо нас. — Ветер знает, что делает, даже больше чем я. Почему он хозяйничает?
Астон смеется:
— Это или благородно, или невероятно наивно.
— Я вижу башню! — кричит Солана. — Ты можешь опустить нас ниже?
Я пробую несколько других команд, но Западные не опускаются до вершин деревьев.
— Если тебе нужно опуститься, то нам снова придется идти пешком.
— И Буреносцы заманят нас в засаду за секунды, — предупреждает Астон. — Наш единственный шанс прямо сейчас находиться в воздухе.
— Нет, если мы разделимся, — говорит Арелла. — Я пойду с Соланой. Она может искать проход, и я могу наблюдать за любым Буреносцем поблизости. Я сомневаюсь, что они будут обыскивать землю, если вы двое будете в небе, отвлекая их.
Это не ужасный план, но…
— Что если вас поймают?
— Тоже самое, что и вы, если вас схватят… бороться, — говорит Арелла, похлопывая по своему ветрорезу. — И если мы найдем туннель, я пошлю к вам птицу.
Я не вижу лучших вариантов, таким образом, я прошу Западный зависнуть на достаточно долгое время, чтобы Солана и Арелла соскочили.
— Будьте осторожны, — говорю я, когда Солана использует Южный, чтобы замедлить свое падение.
— Ты понимаешь, что только что бросил свою невесту с довольно жестокой матерью твоей девушки? — спрашивает Астон, когда мы снова движемся, как раз вовремя, чтобы увернуться от очередного взрыва.
— Солана справиться… к тому же она моя бывшая невеста.
— Восхитительно, что ты в это веришь. По-честному, мы, вероятно, должны больше беспокоиться по поводу твоей будущей тещи. Наша принцесса вполне естественна с силой боли.
Слова заставляют мой желудок сжаться туже, чем следующий уклончивый маневр Западного.
Не лучшее время для этого разговора, но я должен спросить:
— Есть ли способ излечиться после применения этой силы?
— Так тебе не все равно, — говорит он, и я действительно сожалею о своем вопросе. — Хм, судя по твоему лицу, ответ тебе не понравится. Она на ранеей стадии, поэтому вполне возможно, она может получить обратный эффект. Но это кое-что заберет… существенное.
— Что, например?
— А ты не можешь предположить?
— Я тут немного занят, управляя десятком Западных!
— Думаешь, что это поможет тебе понять. Подумай об этом, Вейн. Чем заменить насилие?
Слово трещит в моей голове, сердце падает даже при том, что наш пузырь ветра устойчив.
Ты заменяешь насилие миром.
— Так ты говоришь…
— Соединение с Западным должно дать ей баланс, в котором она нуждается, — заканчивает Астон. — Если только она знала кого-то до этого…
От его смеха мне хочется вытолкнуть его из пузыря.
— Ты даже не знаешь, правда ли это, — спорю я. — Ты сказал «должно дать», а не «даст».
— О, значит, ты все-таки можешь использовать свой мозг? Очень хорошо. Это просто теория. Хотя очень хорошо аргументированная теория, ты так не думаешь?
Думаю, но…
Нет.
Хм-мм.
Так не будет.
Это Солана решила попробовать команду Оза… не я.
Но она сделала это, чтобы помочь Одри, напоминает мне совесть.
Астон ухмыляется:
— Быть благородным не так легко, да?
Нет, это определенно не так.
Но я больше не хочу думать об этом.
— Так всегда, — говорю я. — Сколько еще, ты думаешь, мы можем протянуть?
— Не очень долго. Могу поспорить, что они готовят Шреддер. Это похоже на Райдена, иметь ветрорез длинной в милю, чтобы отгонять нас от своей крепости.
— Потрясающе.
Я в первый раз вижу Шреддер в действии, когда дюжина деревьев распиливается пополам.
Следующая часть обрезает вершину нашего пузыря ветра, и мы почти надаем! Но мне удается перегруппироваться за несколько секунд.
Я прошу, чтобы Западный взял нас выше, но ветры сопротивляются моей команде и удерживают нас на месте, ныряя вниз к лесу.
— Еще доказательства безумия — доверять ветру, — говорит Астон, когда весь ряд деревьев разрезает рядом с нами.
— Мы все еще живы, — спорю я.
Но это выглядит не слишком хорошо.
Мы врезаемся во что-то через несколько секунд, и я уверен, что все кончено.
— Ты можешь заткнуться? — кричит Астон, и я понимаю, что мой рот широко открыт, и что-то похожее на вопль умирающий гиены рвется из него.
— Ты сбил птицу, видишь? — Астон указывает на сову, летящую рядом с нами. — думаю, это означает, что мистический туннель на самом деле существует.
Мы следуем на совой в лес — за этим карапузом не легко угнаться — и приземляемся перед старой водонапорной башней. Никаких признаков Ареллы или Соланы. Просто отверстие в два фута шириной в земле, которое идет настолько глубоко, что я не вижу дна.