— Другими словами, вы подтверждаете, что на бумаге существовала надпись.
Он молчал. Отрицать этот факт он боялся, потому что не знал, как много она успела выведать.
— Будем считать, что вы согласились, — сказала она и резко сменила тему: — Давайте поговорим о Николь Данилович — женщине, которая нашла руку.
— А что с ней?
— Она центральная фигура истории, разве не так? Кроме того, в ее жизни полно загадок, если верить тому, что я слышала. Она якобы приехала сюда молодой женой около месяца назад. А теперь уже в качестве молодой вдовы открывает сейф мужа. Откуда она взялась? Вы ведь разузнали ее прошлое, верно? — светловолосая репортерша наклонилась к Ростку и заговорщицки улыбнулась. — Давайте же, расскажите мне о ней.
Росток откатился на офисном кресле, заехав колесами на ковер.
— Нет закона, по которому я обязан вам это рассказывать, — пробормотал он.
— Танцовщица из Вегаса выходит замуж за местного, и через месяц тот умирает, — продолжала Робин. — Что вы почувствовали, когда услышали об этом?
— Жалость к ней.
— А что насчет него? Он ведь умер при несколько… ну, необычных обстоятельствах, верно?
— Не сказал бы. Многие мужчины так умирают. Да и женщины тоже.
— Однако же какие-то подозрения у вас возникли, потому что вы потребовали сделать анализ крови.
— Стандартный токсикологический анализ, в нем нет ничего необычного.
— За последние два месяца в их семье умер второй человек, — продолжала давить она. — Что насчет смерти ее свекра? Вы ведь и в его гибели нашли нечто подозрительное, да?
Ход ее расспросов, количество информации, которой она владела, и скорость связывания фактов между собой застали его врасплох. Росток имел определенный опыт работы со СМИ, но до сегодняшнего дня не встречал такой репортерши, как Робин Кронин.
— Откуда у вас эти сведения? — спросил он.
— Конфиденциальный источник.
— Чепуха. Вам рассказал кто-то из офиса коронера?
— Повторяю, мы не имеем права раскрывать свои источники, — самодовольно проговорила она. — Только если они не потребуют обратного.
— Вы держите в секрете своих информаторов, однако не желаете, чтобы что-то скрывали от вас. Как-то нечестно получается.
— То есть, вы признаете, что что-то от меня скрываете?
Поднявшись со своего места, она обошла стол. Ход был эффективным: она прижимала Ростка к стене. Робин села на край стола, и мягкая плоть ее ягодиц уперлась в острую кромку дерева. В результате этого движения ее и без того короткая юбка сдвинулась вверх до опасного уровня. Репортерша этого не заметила — или сделала вид, что не заметила.
— Если я вам чего-то не рассказываю, это еще не значит, что я от вас что-то скрываю, сказал он.
— Вы сейчас говорите, как Клинтон.
Робин улыбалась и вела себя игриво — возможно даже, слегка флиртовала, словно для нее это все было забавой. Она была так близко, что, протяни он руку, мог бы коснуться гладкой поверхности ее черных колготок. Так близко, что он чувствовал мускусный запах ее тела, смешанный с цветочным ароматом духов. Изо всех сил Росток старался отвести глаза от края ее юбки. Смотри на лицо, говорил он себе. Сейчас не время для эротических фантазий. На коже над ее верхней губой блестели капельки пота. Репортерша показалась Ростку чем-то обеспокоенной, сумочку она вновь придвинула так, чтобы та была между ними. Как будто Робин боялась, что кто-то может ее украсть.
— Похоже, шеф, так мы далеко не уедем. Начнем заново, мм?
— Не называйте меня шефом, — сказал он. — Я просто исполняющий обязанности. Это моя временная должность, и я не хочу, чтобы создавалось впечатление, будто я претендую на нечто большее. Зовите меня Ростком, как все.
— Хорошо, Росток, — сказала она с нетерпением. — Предлагаю вернуться к началу. Вы знаете, чья это рука?
— Нет.
— Никаких зацепок или подозреваемых? Зацепок? Господи Боже, где она набралась этих слов — в старых фильмах?
— Нет.
— Хоть какие-то соображения насчет того, почему рука оказалась в банковской ячейке, есть?
— Нет.
Ее улыбка поблекла.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— С вами становится все тяжелее.
— Я просто стараюсь отвечать честно.
— Хорошо. А что вы можете сказать про женщину, у которой был ключ от ячейки?
— А что вы хотите услышать? — резким голосом спросил он. — Она только что похоронила мужа. Вы, наверное, планируете заявиться к ней и приставить к лицу микрофон? Можете даже спросить ее: «Что вы теперь думаете о своем муже, миссис Данилович?» Если вам повезет, заставите ее расплакаться перед камерой.
— Я только пытаюсь докопаться до истины, — сказала репортерша.
— Вы копаете там, где ничего нет.
— Правда еще никому не повредила.
— Тут вы ошибаетесь, — возразил он. — Люди погибают, разводятся, отправляются в тюрьму и даже совершают самоубийства только потому, что кто-то разгласил правду о них. Иногда истину следует держать при себе, как священники хранят тайну исповеди.
— Но вы не священник — вы коп. А я репортер. Кроме того, я знаю, что история здесь есть. Свою работу я могу сделать двумя способами. Первый: изобразить вас положительно, как смышленого копа, который помогает городу. Как человека, умеющего решать проблемы и заслуживающего должности шефа полиции.
Она подвинулась на столе, сев ближе к нему. Когда она двигалась, он уловил еле слышный шелест ее колготок. Росток твердил себе: не расслабляйся, будь начеку. Не позволяй ей отвлечь тебя: несомненно, все ее телодвижения — это часть стратегии, помогающей ей добывать нужную информацию.
— А второй способ?
— Он не такой приятный. Я делаю репортаж, из которого получается, будто вы пытались скрыть информацию и намеренно не предпринимали ничего в отношении этого дела, дожидаясь, пока о нем можно будет забыть.
Она перешла к угрозам. Действовала как настоящий журналист.
— Зачем так давить? — спросил он. — Почему бы вам просто не подождать, пока я не выясню, что здесь происходит? Боитесь, что появится другой репортер и выведает всю историю раньше вас?
— С тем, что у меня есть, я могла быть хоть сейчас выходить в эфир. Рука в сейфе, загадочная вдова, подозрительная смерть ее мужа и его отца. Уже неплохой репортаж.
— Нет, это репортаж из нескольких несвязных фактов.
— А мне не обязательно иметь цельную историю. Телевидение не так устроено. Все, что мне нужно, — это в эфире задать все те же самые вопросы, что я задала вам. А потом сказать, что вы отказались ответить.
— Понятно… Я смотрю, вы не из тех, кого легко разубедить, да?
— Я никогда не сдаюсь, — ответила она, и села на стол еще выше, скрестив ноги. — Но есть выход: если вы согласитесь мне помочь, я могла бы пока не выходить в эфир.
— Вы могли бы? — переспросил он.
— Если шеф узнает, что вы содействуете прессе, мы бы с ним все обговорили.
— И какого рода содействие вам требуется?
Она наклонилась вперед. Ростка начало раздражать ее стремление быть чуть ли не вплотную к нему. С того самого момента, как она тут появилась, Робин старалась находиться как можно ближе: сначала обошла стол, когда Росток отодвинулся от него, а теперь сидела на столешнице и ее колени почти касались его груди.
— Вы расскажете мне все, — сказала она. — Абсолютно все, что знаете об этом деле.
— Допустим. И что дальше?
— А дальше будете держать меня в курсе его развития, и тогда мой репортаж появится в эфире только тогда, когда вы будете готовы все обнародовать. Да: само собой, мне достаются эксклюзивные права на него.
Она поглядела на полицейского с дерзкой улыбкой на губах и пожала плечами: словно простота ее предложения была настолько очевидной, что он должен был принять его немедленно.
Он потянулся за стаканом кофе. Репортерша вздрогнула и поспешила отодвинуть свою сумочку: так, чтобы он ее не задел. Росток посмотрел ей в глаза и подумал, — в ее поведении есть что-то странное. То она смотрит прямо на него, вся из себя искренняя и честная, а то отводит взгляд, испугавшись за сумочку.