щебетание птиц (Рис. 6–05.)
Можно привести еще один пример современной интерпретации Эоловой Арфы. Это созданный архитектором-дизайнером М. Никсоном звучащий мост (Рис. 6–06).
Эти примеры лишний раз подтверждают, что для истинно творческих прорывов зачастую оказывается эффективным переход (обычно кажущийся неправомерным) в методы и приемы других, зачастую очень далеких, областей человеческой деятельности. И не обязательно в область музыки или просто акустики. Тому иллюстрации – некоторые из моих собственных работ. Так, в проекте мемориального комплекса на Плайя Хирон[6-1] вместо скульптурного монумента предлагался видеомикрофон, а вместо музея шары с запаянными в них экспонатами. В проекте мемориала Космодемьянской функции Вечного Огня выполняло отражение сложной формы зеркале. А наш так называемый «мебар» – это по сути дела гибрид архитектурной отделки помещения и корпусной мебели.[6-2]
В этой связи вспоминаются проекты нашего известного архитектора-экспериментатора Ивана Леонидова. Когда читаешь его пояснительную записку к конкурсному проекту памятника Колумбу, просто не верится, что эти слова написаны много десятилетий назад. “Памятник, писал Леонидов, должен быть конденсатом всех достижений мирового прогресса, местом широковещания о роли деятеля и о движении мировой истории. Данную цель нельзя свести к «монументу», ограниченному средствами логического воздействия и небольшим кругозором действия".
Исходя из подобного убеждения, Леонидов предлагал создать вместо памятника в привычном смысле слова систему информации о том человеке, которого хотят увековечить. Эта система должна была использовать все достижения науки и техники того времени, причем многие из предложенных технических устройств в то время находились в зачаточном состоянии. Радио, "радиоизображения на расстоянии", кино и другие средства техники стали в руках Леонидова средствами архитектурными. Он, например, предлагал во всех крупных городах мира на открытых площадях и в исторических музеях установить специальные экраны, на которые с помощью "радиопередачи изображений" (даже слово «телевидение» еще не получило тогда права гражданства) проецировать историю Колумба (рис. 6–07).
К проекту И. Леонидова можно предъявить оправданную претензию за его «неархитектурность». Этот же «недостаток» присутствует и в проекте Найта. Так что в критике Фитча есть определенная справедливость. Действительно, язык архитектора – это, прежде всего, язык видимых форм. Прежде всего, но не только. И всё же любые эксперименты по расширению границ архитектуры за счет использования звука и других феноменов не снимают с архитекторов обязанности оперировать именно зрительными формами. Можно и нужно использовать феномены, находящиеся за традиционными границами архитектуры, но это должно подталкивать и к новым архитектурным идеям, а не полностью заменять архитектуру чем-то иным. Другими словами, подобные архитектурные мутации не только не означают смерть архитектуры, а наоборот, открывают новые направления ее эволюции, пути к новым вершинам.
По сути дела И. Леонидов предлагал решение, которое в его время было реально неразрешимо. Но настоящие творцы не боятся феномена неразрешимости. Как показывает история, любая неразрешимость – явление временное – проходят годы (пусть десятилетия и даже больше), но задача обязательно превратится в абсолютно реальную. Нет оснований относиться свысока к тем, кто тратит время и силы на подобные проблемы. Многие великие ученые, пытаясь решить неразрешимое, пришли к решению других серьезных задач. Кеплер составлял гороскопы, Бойль искал философский камень, а Гоббс решал квадратуру круга. Величайшие открытия делались на пути к недостижимым (казалось бы) целям.
Проблема творения архитектурно-дизайнерских мутаций во многом связана с трудностями самых начальных этапов работы, когда определяются положения, на которые как на фундамент будут затем опираться все последующие построения. Зачастую именно от этих исходных положений зависит и перспективность проводимой работы, и ее значимость. Начальные этапы – это и есть задумки. В их создании компьютер и цифровое мышление помочь не в состоянии. Здесь требуется аналоговое, а попросту говоря, человеческое мышление.
Как неоднократно подчеркивал Г. С. Альтшуллер, творчество творчеству рознь. По его мнению, существуют по крайней мере 5 уровней творческой деятельности, во многом различающихся друг от друга. Задачи разных уровней отличаются числом проб и ошибок, необходимых для отыскания решения. Одна задача требует 100 проб, а другая в 1000 раз больше. Но есть еще более существенная специфика.
Она заключается в том, что на первом (низшем) уровне поставленная задача и средства ее решения лежат в пределах одной специальности. На втором уровне – в пределах одной профессии. На третьем и последующих уровнях требуется междисциплинарный подход. Зачастую приходится выходить за границы своей профессии. Больше того, иногда оказывается, что нужной в данной ситуации профессии вообще в данный момент не существует, и ее по сути дела нужно еще создать. Это порождает столь серьезные трудности, которые далеко не всякий специалист в состоянии преодолеть. Подобная коллизия – не уникальная, а скорее характерная для многих работ, которые можно причислить к области соляристики.
Аналоговое мышление требует широкого кругозора. А мы до сих пор делаем ставку на подготовку узких специалистов для определенных отраслей деятельности. По образному выражению Т. Черниговской, готовят специалистов – скажем, по винтику левой дужки очков. Он свое дело знает как никто. Но если его спросить про правую дужку, то он уже про нее ничего не знает, а уж про звезды тем более.
Если раньше готовили узких специалистов для определенных отраслей деятельности, то сейчас нужен человек, который может решать любые проблемы, возникающие в любых отраслях жизни. В прежние годы наше образование было широким, не в ущерб глубине, энциклопедическим. Другой вопрос, что потом нужно было специализироваться. Нужно, чтобы специалист был в состоянии увидеть подобие в самых неожиданных местах. Открытия приходят тогда, когда ты смотришь в разные стороны. А архитектурно-дизайнерские мутации – это всегда открытия. Но для этого нужно научиться смотреть, уметь увидеть нечто цепляющее воображение в том, на что смотришь. Скажем, глядя на заброшенное депо, где трава буквально закрывает рельсы, вполне может возникнуть мысль использовать аналогичный «творческий прием» для существующих улиц с трамвайными путями (Рис. 6–08).
Озеленять трамвайные пути в Европе начали с 1980-ых годов. И затем зеленые пути получили распространение во многих крупных городах – Барселоне, Франкфурте, Милане, Страсбурге, Праге, Варшаве и др. Вряд ли к такому архитектурно-дизайнерскому решению можно прийти в результате цифрового мышления. Сомневаюсь, что идея родилась как результат технических расчетов. И тем не менее практический эффект не заставил себя ждать. Стало менее шумно, не так жарко. Больше того – улучшилась вся биосистема городов благодаря увеличению многообразия обитаемых здесь насекомых.
Аналоговое мышление не означает поиск абсолютного сходства и соответственного его использования