было прожить свой век!
– Сынуля, ты говоришь такие непонятные вещи, словно взрослый. Сколько же тебе лет?
– Три месяца.
– Почему же ты такой большой?
– Ты, папочка, сказал такое! – не могу же я прийти к тебе, будучи грудным!
– Ах, сынок, сынок! Какой же ты необычный!
* * *
Однажды, уже в наступлении, войска отбили у гитлеровцев несколько разрушенных деревень. Пехотинцы стали зарываться в землю, ожидая контратаки. Мы облюбовали себе место за полуразрушенной стеной бревенчатого дома. Немцы находились от нас в нескольких сотнях метров. Перед самым наступлением появился Василёк и сразу начал выговаривать нам за то, что мы неправильно выбрали позицию.
– Уходите за другой дом. Сюда будет стрелять охотник за вашими жизнями. Здесь вы погибнете.
Пригибаясь, мы побежали за мальчиком. Он привёл к соседнему строению и уложил нас за руинами, но с противоположной стороны.
– Не высовывайтесь из-за стены: стрелок будет следить за вами….
И, действительно, когда мы принялись бить по наступающим танкам, пули, с характерным звуком, впивались в брёвна, на самом краю стены.
– Ай, да, дитёнок! – восхищался Петрусь. – Слышь, Василь. Если бы не твой сын, расшлёпал бы нас снайпер! И что мы такие глупые!
– А ты разве знал, откуда он палить начнёт?
Прошло несколько месяцев относительного затишья. Василёк не появлялся. Это означало: нашей жизни пока ничего не угрожало. Ожидалось наступление противника. Но вот поступил приказ: бронебойщикам выдвинуться за боевые позиции и встретить огнём танки, на подступе к укреплениям. Расчёты начали менять позиции. В этот момент появился Василёк и сразу же предупредил: – Папа, впереди в землю зарыты бомбы. Прямо идти нельзя. Ползите за мной, я вижу, где они спрятаны.
– Сынок, а, как же ты?
– Не бойся, они меня не чувствуют.
И Василёк пошёл. Шёл зигзагами, порой останавливался и указывал место, где нас поджидал коварный боеприпас. Справа раздался сильный взрыв. Это подорвался расчёт. Мы, трижды меняя направление, благополучно миновали опасность, и дошли до места, которое указал Василёк.
– Папочка, не оставляйте его, вы будете живы только здесь!
Сзади прогремело ещё несколько взрывов: подорвались три расчёта. Позиции бронебойщиков сильно ослабли.
Началась вражеская атака. Послышались редкие хлопки противотанковых ружей. "Панцер", по которому палил я, был как заговорённый и упрямо подходил всё ближе. Два раза он выстрелил из пушки. Снаряды пролетели выше и взорвались на заминированном участке. Странное дело: даже пулемёты, то били перед нами, вздымая брызги земли, то их пули свистели над головами!
…Броненосец двигался прямо на нас. И вдруг, от моего следующего выстрела, грохнул оглушительный взрыв. Башня вертикально взлетела вверх и бухнулась рядом.
– Что с ним? – крикнул оглушённый Петрусь. – Похоже, он взорвался изнутри! Ты попал ему прямо в ствол, а там был снаряд. Он и рванул!
Недалеко от нас, загорелась ещё одна бронемашина. Остальные прошли через наши позиции и двинулись по минному полю. Противопехотные мины не причиняли им вреда. Но, иногда, после взрыва, у некоторых лопались гусеницы. Они тотчас становились мишенью для бронебойщиков и артиллерии, если она была. Сейчас истребители танков развернулись и начали стрелять по "Тиграм" и "Фердинандам" сзади. Мы с Петрусем подожгли двух. Одному я перебил гусеницу. На нашу позицию не упал ни один осколок. За это сражение мы были представлены к награде.
После боя явился Василёк. У меня было хорошее настроение, и я принялся шутить с мальчиком:
– Значится, говоришь, тебя зовут Василёк Василич!
– Да нет, папа, какой ты бестолковый! Васильком мамка кличет, а я – Василь Василич.
– Иди ко мне, Василь Василич, я тебя на руках подержу! Ой, до чего же мне это хочется! Сынок, подойди ко мне.
– Нельзя, папа, никак не можно!
Я проглотил комок слёзной обиды. Ну, как это стерпеть, пережить? Такой, невыносимо родной, маленький человечек, а приголубить нельзя! Разве можно вынести подобное? И кому надо, чтобы отношения отца с маленьким сынком были именно такими? Хорошо, что ещё говорить можно. Но это была нестерпимая мука. Иногда, глядя на сынка, мне хотелось завыть волком, так желалось полюбовать его и подержать на руках, притиснуть к себе! Где же высшая справедливость, наконец! – Василь опять всхлипнул.
…Всю войну прошёл Василёк вместе со мной. И всегда он появлялся в моменты смертельной опасности для отца. Десятки раз подсказывал в выборе позиций, проводил через минированные объекты, спасал от снайперов. Петрусь однажды сказал: – Эх, Василь. Сколько раз были бы мы убиты, если бы не твой Василёк – наш ангел-хранитель! Уму непостижимо!
Иногда, мы принимались считать количество случаев, в которых нас избавлял от смерти небесный мальчик. Последние несколько событий, произошедшие в конце войны, особенно поразили нас. Сотворились истории, в которых он повлиял даже на время и спас отца. Произошло вот что.
По снежной пороше я возвращался к своему месту от командира батальона. Вдруг послышался вой летящего снаряда. Бывалые солдаты по звуку определяют место возможного падения. Я понял, это "мой". Метнулся в ближайшую воронку и оказался рядом… с сыном.
– Беги, папа! – успел крикнуть Василёк. В это время, к нам в яму падает летевший снаряд. И тут произошло невероятное событие. Замерший от ужаса, я увидел, как от горячего боеприпаса начала подтаивать тонкая пороша снега, появился пар. Следом, по всему посланцу смерти засуетились тонкие, огненные полоски – снаряд разрывался. Всё происходило, как в замедленном фильме и мгновение затянулось в несколько секунд. Оцепеневший, я вновь услышал отчаянный вопль необычного сына: – Папочка, беги, скорей!
Встрепенувшись, краем глаза заметил, что фигурка малыша покраснела, а змейки стали гораздо шире. Под воздействием отчаянного крика, я мгновенно выскочил из воронки и упал рядом. Прогремел оглушительный взрыв. Из неё, воя и свистя, вырвались вверх осколки. Кинулся в яму – сынка не было. Я упал на дно и, обхватив руками голову, завыл. Меня кто-то шевельнул: рядом находился мой ангел. Но теперь он был красноватого оттенка. Не помня себя от избытка чувств, я кинулся к нему, но он остановил меня жестом руки и крикнул: – Иди к Петрусю, тата, здесь нельзя задерживаться!
Я, переполненный кипящими эмоциями, протянув руки, всё шёл к своему ненаглядному: – Сынок, ты живой! Как я рад! – твердил я. – Василёк, а почему ты, изменился? Тебе плохо? Я по лицу вижу, что нехорошо.
– Да, папочка, мне больно, я поранился. Но, главное, ты живой, любимый папа!
Услышав это, я кинулся к нему, но он дымком растворился в воздухе. Не помня себя, горько плача, я побрёл к Петрусю.
Второй подобный случай произошёл, когда батальон бронебойщиков, на нескольких автомобилях, перебрасывали на новые позиции. Я сидел в кабине полуторки и вёл нехитрый диалог с водителем. Внезапно, раздался рёв самолётных двигателей. Пара немецких истребителей, промчалась над колонной, поливая её огнём из орудий и пулемётов.
Неожиданно, рядом со мной, появился бледненький Василёк. Выражение его личика было встревоженным. Рот исказился в