Читать интересную книгу Досье поэта-рецидивиста - Константин Корсар

Где взяли мы в тот прекрасный летний день несколько увесистых кусков карбида кальция — уже не припомню… Да и не проблемой это было — через одного у моих друзей отцы, братья или зятьки были сварщиками да, что ещё удобнее, несунами, и недостатка в материалах для газовой сварки никогда не наблюдалось, благо что и ЖЗБК был в пяти минутах ходьбы от дома — прямо на территории танкового завода имени благословенной Октябрьской революции.

Ещё не проведя в храме знаний ни одной мессы, мы точно знали, что при попадании в воду странный серо-белый кусочек, похожий на высохшую какашку, начинает шипеть и свистеть, выделяя из своего чрева горючий газ, обозначаемый дивной морфемой «а-це-ти-лен».

Всей голопузой ватагой мы ближе к закату взобрались на водокачку, безрезультатно пытавшуюся заглотить остатки водоёма в свои два тонких хобота. Заблаговременно разыскав меж барханов мусора пол-литровую пластиковую ёмкость с плотной винтовой крышкой и широким горлышком, наполнив её до половины водой из лужи, мы взгромоздились на уже чуть подостывшую железную крышу, в полдень раскаляемую солнцем так, что на ней мы пару раз жарили яйца как на сковородке, и не спеша раскинули партейку в «дураков».

Долго играть нам не пришлось. День засыпал на своем посту, и сменщица-ночь была уже на подлёте — самое время закинуть донку и ждать скорого поклёва. Ловец не заставил рыб и нас долго ждать. Не подозревал только в тот день мужик в прорезиненном зелёном комбинезоне, весело пришедший под наши детские очи, что наслаждаться рыбалкой предстоит не ему, а нам, что оказаться на крючке выпадет сегодня на его лихую долю и рыба в водоёме для него станет не вожделенной добычей, а нашей хитрой приманкой.

Усатый коротышка на виду у десятка пар любопытных невинных глаз деловито накачал автомобильным насосом свой небольшой округлый фрегат, погрузил в него снасти и снедь, свои телеса-балласт и неспешно погрёб единственным веслом в камыши. По извилистому чёрному ручью он вышел на оперативный простор, где и занял выжидающую позицию, туповато уставившись в непроглядную темень болотного омута. Мы не спешили. С бутылки был снят белый круглый винтовой предохранитель и аккуратно помещен рядом с запалом.

Первая поклёвка. Рыбак дёрнул за леску, потянул её на себя, стал травить конец, чуть привстав на шатком днище, круги побежали по воде, птицы притихли. Мы вскочили на босые ноги, и чья-то рука занесла над горлышком кусок карбида. Мозолистые руки вытянули леску, и зад тут же вновь уныло осел на пластиковую скамью. Крючок был пуст.

Снова прозвучал маленький колокольчик, и детские руки вновь схватились за банку и комок волшебного пористого камня. Рыба снова сорвалась с крючка и, чтобы не обжечь пальцы, камешек вновь был помещён на железное полотно. Ещё поклёвка… Ещё… Солнце почти село. Рыбак взглянул на тонкий багряный серп, окрасивший горизонт, и в последний раз без веры в лучшее макнул грузило в водную пучину.

Разочарованные, мы стали собираться домой, как вдруг тихий звон пронёсся над спокойной гладью, зарослями камыша, пронзил воздух, перенасыщенный напряжением и томительным ожиданием. Мужик не спеша потянул за леску, несколько раз переводя дух, схватился за садок и марлевую подсечку, привязанную к толстому деревянному древку. Несколько секунд он аккуратно тралил прозрачную тонкую нить, как вдруг в воде заметил рвущуюся изо всех сил по броуновской траектории рыбу, попавшуюся на червивую приманку.

Рыбак встал в полный рост, раскачивая лодчонку и держась за воздух. Одной рукой пытался вытянуть леску, а другой, зажав садок, силился подсечь свой ужин. Я молниеносно забросил кусок карбида в банку с водой, быстро, отточенным движением как можно плотнее вкрутил крышку по месту, интенсивно взболтал содержимое и что есть силы бросил снаряд в направлении ничего не замечающего вокруг себя счастливого рыболова.

Банка, пролетев по параболе с десяток метров, осела на воду, пару раз плюхнувшись о поверхность озера, вкатилась аккурат под правый борт защитного цвета субмарины, и в то же мгновение гулкий громкий хлопок и бело-синий дым взорвали окружающую действительность. Лодка, шумя и матерясь, перевернулась, и всплеск падающего за борт мужика вверг нас в сатанинский гогот.

Унося ноги, я обернулся. В памяти моей до сих пор запечатлён злобный, попирающий нормы лексики водяной, опутанный тиной, выбирающийся на берег из своего болота, в одной руке которого была зажата развороченная белая пластиковая бутылка из под автошампуня, а в другой — кусок лески с безмолвно болтающейся на ней сверкающей в полутьме тушкой подлещика — добычи, приманки и повода для нашей не по детски злой, но одновременно невинной шутки.

Канарейка красного смещения

Красное смещение — сдвиг спектральных линий химических элементов в красную (длинноволновую)сторону, свидетельствующий о расширении Вселенной.

Её желтые, красные и белые перья чем-то напоминали кокошник русской княгини, украшенный самоцветами, янтарём и жемчугом. Клюв был чуть вытянут, но всё же очень походил на орлиный, чем она очень гордилась. Аккуратные коготки, крылья, которыми пользовалась крайне редко, изящные и тонкие. Канарейки вообще очень красивые, но эта была особенной. Никаких изъянов в ней не было. Вела себя гораздо умнее своих собратьев. Умело и аккуратно пользовалась поилкой, не рассыпала корм по всей клетке, всегда выглядела как перед показом мод, грациозно ступала, изящно перелетала на жёрдочку, величаво чистила перья, даже спала так, как будто знала, что за ней наблюдают, и хотела показать себя во всей красе.

Внутренний мир её был насыщен, полон доброты, невысказанной любви и фантазии. Её создали для мечтаний. Могла дни напролёт петь и танцевать. Обожала шум дождя и ветра, второй концерт Рахманинова, сороковую Моцарта, одиннадцатую Бетховена…

Одно было в её жизни не так — была она очень одинока, одна в своём небольшом, ограниченном решёткой мире. Смотрела сквозь прутья и не понимала, почему одна, почему с ней нет никого рядом, почему из-за решётки никто не приходит, почему вселенная её так обозримо велика, но она не может позволить себе взмыть вверх и улететь, как её душа неоднократно проделывала во сне. Мир её постоянно становился больше, он расширялся, как будто кто-то покупал ей всё новые и новые, всё более просторные и замысловатые клетки, но это её не радовало. Бывало, она подолгу грустила, не могла есть и пить. Очень хотелось нежности и ласки, хотелось ощутить тепло родственной души рядом с собой, но шли дни и недели, а никого рядом не возникало. Природа насыпала корм и наполняла поилку, но всё не создавала для нее друга. Она ждала и верила, что когда-нибудь её единственный прилетит, обнимет и они будут до конца дней своих неразлучны и счастливы.

Утро наступило внезапно. Тучи растаяли быстро — почти мгновенно, как будто чья-то рука сорвала покрывало, создававшее в клетке иллюзию ночи, белый свет ворвался в её мир и ослепил. Ещё не до конца проснувшись, она увидела образ — крылья, хвост, клюв. «Это он! — крикнула про себя. — Он пришёл ко мне! Наконец-то! Слава Догу! Дог, благодарю тебя за то, что ты услышал мои молитвы! Теперь я буду счастлива!»

Как все женщины, канарейка не стала сразу афишировать своего интереса, хотя её просто распирало от желания. В первый день вела себя как обычно, даже более надменно и высокомерно. Расхаживала по клетке, как хозяйка, и всем видом давала понять своему внезапному ухажёру, что не так проста, как кажется, и не готова отдать себя первому встречному. Во второй день несколько раз приблизилась к незнакомцу, чтобы поближе его рассмотреть и показать свои красивые перья. Это был великолепный самец — орлиный клюв, идеальные перья, сильные лапы.

«Как будто искусственно выведенный! Идеальный!» — подумала она, но старалась гнать от себя эту мысль, чтобы не выдать своего интереса и не прервать свою игру.

На четвёртый день не выдержала и подошла вплотную, небрежно потёрлась о него своим крылом. Незнакомец не ответил, лишь чуть-чуть качнулся из стороны в сторону, как неваляшка, и вскоре затих. Она была сражена его невозмутимой холодностью и стойкостью к её красоте. Влюбилась без памяти в этого неотёсанного, не умеющего обращаться с женщинами мужлана и с того дня только и думала о нём. Незнакомец же не проявлял к ней никакого интереса. Был холоден, как неживой, и почти недвижим, как могучий ствол векового дерева.

Страсть постепенно копилась в ней и через неделю переполнила. Она не могла себя больше сдерживать и, плюнув на приличия, кинулась к нему на шею. Он же лишь слегка её приобнял, качнулся взад-вперед и пристально стал вглядываться, как мыслитель, в даль, но и этого ей уже было достаточно. С того дня она от него не отходила. Пела ему песни, танцевала, приносила еду, но он был равнодушен и ничем не показывал своего к ней расположения.