присутствует. Если народ не будет защищаться от других народов, то он исчезнет, уйдет и растворится в других народах. А люди живут семьями, племенами и народами, по-другому не живут даже Авраам и его родственники. Благословить национализм должны и обязаны любые жрецы в любом народе. Это совершенно непреложная истина, горькая правда о падшем человеке на проклятой за него земле.
Взглянуть только в книгу Псалтири, сколько там слышится молитв и воздыханий к Богу Израиля, чтобы благословил свой народ и разогнал его врагов! Таких воздыханий наверняка не меньше, чем аналогичных молитв в любом ином народе. С этой точки зрения Яхве воспринимается именно как племенной бог Израиля со стороны всех его поклонников (ну, разве что, кроме самого Моисея!).
В этом как раз ничего удивительного нет. Племенной националистический бог – это совершенно нормальное и целиком всеобщее явление в человечестве. Очень глупо было бы упрекать Библию за проповедь национализма, – в этом нужно упрекнуть любого потомка Адама.
Удивительно другое. Библия, показывая нам Яхве Богом племенным, Богом еврейским, все же глубоко превосходит это узкое, националистическое видение. Многие пророки, Исаия прежде всего, но далеко не только он, созерцали будущее благословение разных народов, хотя и мыслили это благословение через Бога Израиля. Если выписать все пророческие цитаты на эту тему, получится целая книга. Общий смысл в том, что люди разных народов поклонятся Богу Израиля потому, что Он и есть Творец вселенной и единственный реально Сущий Бог. И когда народы так поклонятся, они получат Божие благословение, они уравняются с Израилем.
Итак, картина сложна, как минимум, она двойственна. С одной стороны, библейский Бог – Бог племенной и националистичный. И здесь нет ничего ненормального, как мы уже сказали. Это не что иное, как очередной и серьезный миссионерский компромисс Творца с потомством Авраама.
С другой стороны, библейский Бог превосходит эту языческую, националистическую рамку, утверждая себя через пророков, как Бога всех племен. Однако время благословения всех племен во времена библейских пророков еще не настало. Это время пришло позже.
Вот эта двойственность библейского Бога в национальном вопросе в очередной раз показывает нам педагогическую стратегию Бога в мировой динамике. Сначала избрать маленькое племя, семью одного кочевника-скотовода, чтобы в ней сохранить веру в Творца, затем подарить эту веру целому племени, затем через это племя распространить веру во все уголки земли и все народы.
Как хотите, но тут очевиден единый общий замысел!
И Бог проводит этот замысел постепенно, через многие препятствия, идя на многие компромиссы с испорченным, немощным человеком, душа которого в нынешнем ее состоянии язычница, а по старой-старой памяти о первоначальном творении она все-таки создана по образу Божию и на служение Ему.
Миссионерский компромисс в христианстве и исламе
Итак, мы нащупали важное понятие: миссионерский компромисс, педагогическое снисхождение. Далее мы постараемся проследить конкретное проявление этого понятия в священной истории, но уже есть смысл заранее указать на это же явление в христианской и исламской миссии. Пусть нам придется сделать небольшое отступление, зато мы лучше сможем понять историю становления самого библейского текста. А это и должно послужить, по нашему убеждению, к его защите от воинствующего и невежественного обвинения.
Принцип миссионерского компромисса оказывается вполне универсальным в истории религиозной проповеди. И поэтому на него нужно обратить внимание.
В истории христианской проповеди мы встретим этот принцип многократно. Сама проповедь библейской веры философски образованным эллинам вынужденно перешла на язык философии. Это известный факт. Далее мы видим, как почитание христианских мучеников вытесняло культ древних языческих героев. Мы видим, как почитание Девы Марии Богородицы заменяло и вытесняло древнейший культ великой Матери богов. Невозможно было загнать в голые стены храма крещеного вчерашнего язычника, с детства впитавшего культуру художественного изображения, – и так на помощь христианским проповедникам пришли иконы. Заимствовались, повторялись формы, к которым люди привыкли, эти ветхие мехи. В них по капле добавлялось новое вино христианского откровения. До тех пор, пока Сам Господь не обновлял человеческое сердце, превращая его в мехи новые.
Да, настанет момент, когда христианин, приходивший к Богу через вещественные пособия, вдруг осознает, что он уже перестал в них нуждаться. Икона для его молитвы перестает быть необходимостью. Но при этом, уже не делая культа из миссионерского пособия, он не станет разрушать само это пособие. Посмотрел на Нехуштана, вспомнил, как этот змей спасал израильтян от змеиных укусов в пустыне, вспомнил, что это все-таки египетский бог, – и прославил Единого Бога. А изображение медного змея оставил в музее. Ни поклоняться ему не стал, ни сжигать его тоже не стал.
Мне кажется, это нормальное поведение взрослого человека.
В домах, где еще недавно выросли дети, остаются порой на диванах их мягкие игрушки. Ребенок уже не играет и не спит со своим мишкой, как прежде. И это нормально, он вырос. Но если вы заметите, что подросток отрезает голову своему плюшевому бывшему «товарищу» по играм, то, наверное, обеспокоитесь о его психическом состоянии, не так ли?
Таким образом, предание Церкви сохранило нам множество подобных миссионерских пособий, к которым взрослый христианин должен отнестись по-взрослому, не как ребенок и не как психопат. И каждое из них на своем этапе имело характер миссионерского компромисса, педагогического снисхождения.
И тот же самый принцип многократно проявился и в истории миссии исламской. Мухаммед был великим миссионером своего времени, чем обусловлен и величайший конечный успех его проповеди. Казалось бы, весь пафос его учения направлен на очищение единобожия от всего лишнего и суетного, но при этом пророк ислама удивительно деликатно сохранил в религии предков все то, что только можно было сохранить. Это и святилище Каабы, и обычаи хаджа с жертвоприношениями, и целебный источник Зам-зам при Каабе, и лунный календарь, и изображение луны, и почитание предков, в том числе и предков самого пророка. Само по себе все это давно лишено религиозного смысла. Например, в толковании исламских богословов, барашек, которого режут на праздник Курбан-байрам, не имеет религиозного значения, это не искупление чьих-то грехов, не заместительная жертва, не угощение Аллаха (как думали древние арабы). Это всего лишь угощение для людей нуждающихся. Тем не менее, обычай свято хранится, хотя и этих нуждающихся в такой день найти порой сложно: вроде бы все сыты, все режут своих барашков. Что это иное, как не миссионерское снисхождение к людям, когда-то чуждым Бога или придававшим Аллаху сотоварищей? Древний обычай, сохраненный в миссионерских целях, хотя сам по себе уже достаточно пустой.
Грубыми и широкими мазками мы очерчиваем общую картину, в