Читать интересную книгу Новеллы - Аугуст Гайлит

- Да и ружье мое никудышнее — бьет с промахом. Вчера по лисе промазал, а это не к добру... И сам не знаю, ружье виновато или рука дрогнула?

Едва Яанит поправился, кто-то проник к нему в сарай и искромсал его сети. Приезжали власти, расспрашивали, дознавались, однако виновного так и не нашли. Хотя и в этот раз поговаривали о Кяэрде, улик против его не было.

Незаметно подошла весна. Снег стоял, ушел лед. Говорливые ручейки бежали к морю, и веселое их журчание не смолкало даже в ночи. Из отдаленных и ближний селений тянулись к морю и рыбаки, чтобы не пропустить, когда нагонит нерпичьи льды. Те, что издалека, разводили на берегу костры, горевшие дни и ночи. У них были с собой сани, багры, котомки с едой, кротилки, тюленьи силки с помочами и собаки. Прекратились вдруг распри, споры, все напряженно ожидали тюленьих льдов. Но шли дни и недели, близился Мадисов день, а льда все не было. Это томительное время ожидания зверобои называли тюленьими днями.

Наконец льды нагнало. Точно кто огонь сунул под стреху — во всех хижинах и лачугах началась суета. Долгожданная весть облетела остров, рыбаки подходили еще и еще, - оставляли с Богом жен и детей и поспешали к морю.

Пошел на берег и я посмотреть, как они отправляются на промысел.

Перед тем как выйти на лед, Мадис Вайгла собрал возле себя молодых тюленщиков. Он был очень серьезен и озабочен.

- У нас есть обычай предков, - сказал он торжественно, - чтить который следует пуще законов. Чтобы промысел был удачным, тюленщик не должен орудия лова и другие предметы, что у него с собой, называть их настоящими именами. И хоть вам и твержено это сызмалу, перед промыслом будь еще раз повторено: силки — это снасти рыболовные, кротилка — деревяшка, собака — ком шерсти, а дым — трескун. Случись кому оговориться, не так назвать что-либо, и промысел кончен, хорошей добычи уже не жди. Поэтому глядите, будьте осмотрительны в словах. И прежде чем ступить на лед, станьте спиной к юго-востоку и сплюньте решительно через левое плечо.

После таких приготовлений мужики двинулись в путь. Было раннее утро, солнце светило над белесым льдом. Дул теплый ветер, ворон кружил в воздухе, и стоял непрестанный плач гагар.

Пеэп Кяэрд в эту весну не пошел на тюленя.

- Мне и здесь есть кого ловить, - сказал он, посмеиваясь.

Неделя прошла в тревожном ожидании. Все только и говорили, что о тюленщиках да о промысле. Рыбачки стояли перед лачужками, говорливые, взволнованные, щеки их рдели, взгляд то и дело обращался в сторону моря. Не проходило минуты, чтобы кто-то не сбегал на берег посмотреть, не отогнало ли лед и не видать ли мужиков обратно.

Под действием солнца и ветра лед начинал трескаться, рыхлеть, и волнение женщин час от часу нарастало. Не в силах больше усидеть дома, они, держа ребятишек за руку или на руках, стояли и ждали мужей на берегу. Даже старики, которые сами уже не могли ходить на тюленя, выбрели на берег поджидать рыбаков.

И вот те появились. С радостными возгласами шли они длинной вереницей, волоча за собой на лямках тюленей. Охота оказалась на редкость удачной, не было никого, кто бы не тащил какого-нибудь серого тюленя или обыкновенного крапчатого. Маленьких детенышей несли на спине, они были белые, как снег, и только палицы были красны от крови.

- Идут! Идут! - раздались радостные крики, и женщины устремились каждая навстречу своему мужу...

Лишь Техван Яанит остался стоять в одиночестве, потерянно озираясь по сторонам. Он искал глазами свою жену, но ее не было.

- А Леэ... не пришла, да? - спрашивал он, подбегая то к одной, то к другой женщине.

И тут выяснилось, что Леэ в последние дни вообще не было видно... Новость эта тут же затмила всё остальное, даже богатую добычу. Обегали хибары, обошли все дома — Леэ нигде не было. Исчез и Кяэрд, дверь его лачуги взломали, но и тут оказалось пусто.

- Сбежала! Бросила! - хныкал Техван.

- Не может того быть, - негодовал старый Вайгла, - моя дочь не могла сбежать, бросить мужа! Где это видано, чтобы, пока рыбак в море, жена его путалась с другим! Должно, у родни гостит.

Запрягли лошадей и поехали в разные концы искать беглецов. Мадис Вайгла направился в окрестности Лехтма, хотя вроде бы в тех краях родни у него не было. Техван с отцом помчались в Эммасте, а старый Яак Россер с сыном в Кыпу. На море был дрейфующий лед, поэтому было решено, что за море уйти они не могли и прячутся где-то на острове. Новая весть вмиг облетела округу. И все пересуды были теперь об одном — о бегстве Леэ и беде Техвана. У кирки, в корчме, возле лачуг собирались кучками женщины, мужики и оживленно обсуждали непотребный поступок Леэ. Лица у всех были возбужденные, злые. Еще сильнее разгорелись страсти, когда ночью лед отогнало ветром от берега в открытое море. Люди было решили, что теперь беглецы запросто переберутся через пролив и останутся безнаказанными.

Однако на другой день к вечеру вернулся Вайгла и привез обоих. И Леэ, и Кяэрд лежали на возу, связанные, окровавленные. Вайгла нашел их в старой заброшенной хибарке на берегу. Позвал людей на подмогу, скрутил беглецов и бросил на сани.

Не успел он приехать, как сбежалась вся деревня. Мужики и женщины окружили повозку, как стервятники добычу. Лицо у Леэ было в кровавых ссадинах, одежда разодрана, груди голые. Она попыталась приподнять голову, но у нее не достало сил. Видимо, отец нещадно избил ее по дороге. Она только плакала и стонала. Кяэрд же рвался, стремясь высвободиться из пут.

- Отпустите! - требовал он. - Вы мне не судьи!

- Прибить стервеца! - шумели вокруг мужики.

- В море обоих! - кричали женщины.

Я подошел ближе и воскликнул:

- Развяжите! Мы не в праве чинить над ними суд!

Толпа отступила, но только на миг. Вскоре опять раздались злые голоса:

- В море! В море!

Вайгла, доселе сидевший на передке, в растерянности, с поникшей головой, вдруг соскочил наземь и надломленным голосом велел:

- Развяжите их и отведите ко мне... Только смотрите, чтоб опять не сбежали. Какой-нибудь суд над ними все одно будет.

Когда беглецов доставили к Вайгла и возбужденная толпа рассеялась, ко мне явились отец Техвана, Мадис Вайгла и Яак Россер. Они вошли твердым шагом, торжественные, серьезные, исполненные уверенности в себе. Один за другим сели к столу, покашляли, поглядели мрачно исподлобья, помолчали.

Наконец Вайгла спросил:

- Как рассудит пастор?

- Я не судья, - сказал я. - Все мы грешные и все ошибаемся, в жизни всяко бывает. Будучи сами во грехе, мы не вправе судить ближнего своего, пусть он и оступился. И разве не ты, Вайгла, сам принудил Леэ пойти под венец, как она ни молила тебя и не плакала? Теперь ты пожинаешь плоды того, что сам посеял, и не Леэ в том виновата, что они для тебя столько горьки на вкус!

- Глупости говорите, пастор! - вспылил Вайгла, вскакивая из-за стола. - Чтоб шлюха нашла в вашем лице заступника, это немыслимо! Кого церковь обвенчала по своему закону, тех разлучит только смерть, - разве не так сказано в писании? Брак не развлечение и не баловство, брак — это бремя, которое человеку назначено нести, не ропща, до конца дней. Сколько живу — не слыхал, чтоб жена, пользуясь отлучкой мужа, сбегала к другому и тем нарушала таинство брака. Ежели мы оставим безнаказанным это непотребство, как тогда осмелятся мужики, уходя в море, оставлять своих жен одних дома?

- Отец мой рассказывал, - начал дребезжащим голосом отец Техвана, - будто в дни его юности на нашем побережье случилась такая же история. Жила тут одна рыбачка, падшая совершенно женщина. Не помогали ни тумаки мужа, ни нравоучения отца, ни остережения других людей — все бегала к парню, прямо средь бела дня. Тогда собрались наконец всем миром и судили ее. И порешили, потому как вина парня меньше, дать ему лодку и еды на два дня и выгнать его с острова. Женщину же, как опозорившую мужа и нарушившую верность, загнать в море. Так и сделали: посадили парня в лодку, весла всучили и — скатертью, сказали, дорога, а женщину, изодрав на ней одежду, как зверя какого или собаку, погнали, вооружась дрекольем, прямо в воду. Сколько она, говорят, ни кричала, ни просила, сколько ни металась туда и сюда по берегу. В отчаянии простирая руки, ничто не помогло, - пришлось ей броситься в море. Через день-другой труп этой стервы вынесло волнами на берег, и он не одну неделю валялся там на склевание птицам и растерзание псам, - никто не захотел похоронить ее на острове. Вот так они поступили, так покарали блудню наши отцы!

- Правильно сделали! - восклицает Яак Россер, и его недобрые глаза вспыхивают злостью. - Очень правильно. И нам надо так же! - произносит он со смаком и оглаживает седую бороду. Костлявые его пальцы путаются в ней, как когти орла.

- А что думает пастор? - снова спрашивает Вайгла. В его голосе слышна дрожь, лицо бледное, мрачное.

- Думаю, никакой отец не желает зла своему детищу и не обрекает его на гибель, - отвечаю я. - Думаю, что за прегрешения наши будить нас может один Бог, а нам надлежит любить ближних и быть милосердными. Кто дал вам тут право вершить суд и выступать обвинителями? Может статься, вас самих надо было б загнать в море, как бессердечных тварей, которые только и умеют, что обвинять да бросать камни? Хотел бы я видеть того, чья рука первой бы поднялась на Леэ!