Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он поставил на стол бутылку водки, уселся рядом со мной и, большим пальцем тыча через плечо в молодых, повелительно сказал:
- Этих надобно обручить!
- Ага, обручить, - поддакнул и парень у дверей.
Это был тщедушный коротышка в широкой куртке, достававшей до голенищ высоких сапог, и в красном, небрежно намотанном на шею шарфе. У него были рыжие до бровей волосы, маленькие беспокойные глазки и острый выпирающий подбородок. Глупо улыбаясь и теребя в руках шапку, он повторил еще раз:
- Обручить, ага!
Леэ стояла с ним рядом с красными, заплаканными глазами, словно пойманная на месте преступления. Похоже, ее притащили сюда неожиданно для нее самой, без платка даже, светлые волосы разметались по плечам. Она была совсем юная и робкая, и хотя пыталась взять себя в руки, слезы все равно текли по щекам.
- Почему невеста плачет? - спросил я. - Быть может, она не согласна?
- Согласна! - зло крикнул Вайгла и ударил кулаком по столу.
- Согласна! - глупо хихикнул Техват Яанит.
Я подошел к девушке, мягко заговорил с ней, ободрил ее. И спросил:
- Милое дитя, ничто не свершится против твоей воли, посему скажи мне с полной откровенностью: желаешь ли ты выйти замуж за Техвана Яанита?
- Нет, - всхлипнула девушка.
- Нечего ее спрашивать! - грубо вмешался Вайгла. - Тут мне решать, девка пусть молчит. Где это видано, чтобы дочь против воли отцовой шла? Я отсюда не тронусь прежде, чем дело не будет слажено и имена их чин-чином не будут записаны в книгу, как того требует закон. А то что в деревне скажут, как узнают, что дочка старосты обручаться ходить ходила, ан перед самым обручением от жениха отказалась.
Я велел девушке и парню выйти и попытался поговорить с Вайгла. Но он оказался действительно кремнем: ни просьбы, ни угрозы не помогали. Он упрямо стоял на своем, красный и свирепый, как бык. Мое терпение тоже лопнуло. Как два врага, мы бегали по комнате и орали.
- Матиас Роберт Ваал! - деревенский староста внезапно остановился передо мной. - Как бы то ни было, а дочь мою получит Яанит, пусть даже все силы небесные будут против! Последнее слово будет за мной, хоть вы и пастор, а я простой рыбак! Завтра же я вернусь, и тогда уж Леэ не скажет «нет»!
Он схватил шапку, ринулся к двери, но круто повернул обратно, забрал со стола бутылку и бросил:
- Выпьем за помовку завтра!
В тот вечер я долго бродил по берегу. Полная луна сияла над искрящейся ледяной равниной, и отсвет ее золотистой дорожкой уходил в черноту ночи. Темное небо прочерчивали огненные змейки падающих звезд. И Млечный Путь проступал пыльным трактом. Не было ни малейшего ветерка, даже многочисленные ветряки на берегу стояли, точно сонные птицы, ни разу не встрепенувшись, не шевельнув крыльями. Я шел по льду, ни о чем не думая, без цели, зачарованный тишиной и ночью. Длинная тень тянулась за мной, как первая борозда по весеннему полю. Остров с его мерцающими одиночными огоньками остался далеко позади, превратившись в черную полосу на горизонте. Тут только я остановился. Душа моя была полна благоговения, кротости и покоя. Я сложил руки и начал молиться. С губ моих не сошло ни единого слова, я молился про себя, молча. Потом встал на колени и приложился лбом к холодному льду. И свет лучился надо мной и подо мной, и Бог, казалось, был где-то совсем близко. В черном небе белым парусом проплывало редкое облачко. Все житейское и тягостное исчезло, душа освобождалась от гнета, и я чувствовал себя тем же облачком в ночи.
Была полночь, когда я вернулся на берег.
В лачуге Пэпа Кяэрда еще горел огонек. Пес тявкнул и радостно побежал мне навстречу. Я потоптался немного перед лачугой и вошел. Рыбак лежал на кровати, попыхивая трубкой, однако при моем появлении не встал даже с постели. Огонь в очаге почти погас, дотлевали последние головешки. Я подсел к очагу и бросил на угли несколько сухих веток, чтобы обогреться. Рыбак хмурился и молчал. Он ни о чем меня не спрашивал, хотя уже знал, что Вайгла и Леэ побывали у меня. Не говорил ничего и я. Мы долго сидели так в его лачуге, и лишь когда я собрался уходить и пожелал ему доброй ночи, он словно очнулся от оцепенения, вскочил, но и тут ничего не сказал.
На другой день меня подняли ни свет ни заря.
Когда я вышел в переднюю комнату, Вайгла стоял у порога. Он кашлянул, поздоровался, прикрыл за собой дверь и смиренно спросил:
- Молодые могут зайти? Мы все по тому же, по вчерашнему делу, я полагаю, сегодня никаких препятствий не будет...
- Спех у вас велик, как я погляжу, - сказал я недовольно.
- Спех, да, - засмеялся Вайгла и открыл дверь.
Я ожидал опять слез и пререканий, однако, увидев Леэ, поразился. Девушка, судя по всему, долго и тщательно прихорашивалась и была спокойна и серьезна. Я не заметил в ее лице ни малейшего волнения, даже глаза смотрели ясно и смело. И лишь щеки были бледны, да пальцы дрожали, и ладонь была холодной, когда она подала мне руку. Я пригласил ее к столу, предложил присесть и мягко спросил:
- Вы теперь окончательно всё обдумали?
- Да, - ответила девушка смело.
- И хотите выйти за Техвана Яанита? - с удивлением спросил я.
- Хочу, - ответила Леэ.
- Быть может, вас принуждают, грозят вам, прошу, говорите откровенно, ничего не тая.
Девушка чуть подумала и ответила с той же решимостью:
- Нет, не принуждают.
Я долго смотрел ей в глаза, не зная, что еще спросить. Кровь понемногу приливала к ее щекам, она даже улыбнулась. И я предложил:
- Возможно, вам еще есть что сказать? Я могу попросить отца и жениха на время выйти.
- Нет, - ответила девушка.
Вайгла и Яанит стояли возле дверей и переговаривались между собой. Я подозвал их ближе и повторил вопросы. Затем, по древнему обычаю, велел молодым прочесть несколько псалмов, спросил их о символе веры и проверил их познания в святых Тайнах. Леэ отвечала быстро и смело, и когда, зажмурясь, читала псалмы, голос ее звучал точно во сне. Техван же Яанит краснел, запинался, беспрестанно отирал пот и ничего не знал. Потел и Вайгла, стоявший за спиной парня, подталкивавший его и подсказывавший ему, как школьнику.
- Дубина эдакая, все перезабыл! - сердился деревенский староста.
Закончив официальную церемонию, я встал из-за стола и пожелал молодым счастья. Они пошли к выходу. Вайгла впереди всех, Леэ позади. В дверях староста оглянулся и еще напомнил:
- Прошу пастора не забыть: свадьба через три недели.
И вернувшись, положил на стол деньги со словами:
- Так оно надежней, пусть будут все услуги и расходы вперед оплачены!
3
Зима выдалась морозной и вьюжной. Снегу насыпало горы. Маленькие рыбацкие лачуги буквально тонули в нем, только трубы торчали из сугробов. В ясные безветренные дни серые столбы дыма поднимались над крышами, как обелиски. Необычная тишина стояла тогда вокруг, только изредка взлаивала собака или каркала голодная ворона. Воздух был удивительно голубой, снежные равнины искрились и сверкали на солнце.
Редко я выходил за порог своего дома. Да и куда было идти, лачуга Пеэпа Кяэрда большей частью стояла запертой, так как рыбак теперь частенько пропадал в корчме или уходил далеко в глубь острова и охотился там на лис да на куропаток. Он был молчалив, тих и не хотел совсем говорить о Леэ. Когда я порой заговаривал о ней, он отворачивался и не отвечал на вопросы. Даже на венчание Леэ он не пошел. Весь тот день он стрелял на берегу, а вечером из его лачужки неслись хмельные песни.
Изменился и Техван Яанит. Он тоже теперь мало бывал дома, часто наведывался в корчму и толкался там среди пьющих. А когда под утро заявлялся домой, из его лачуги можно было слышать шум, брань и крики. Подчас Леэ полуодетая выскакивала на улицу, рыдала, кричала, и женщинам с превеликим трудом удавалось успокоить молодуху. А порой на улицу выбегал Техван, и тогда звенели стекла в окнах и ругань неслась на всю округу. В деревне уже в открытую говорили, что брак их нисколько не счастлив.
Однажды ночью я проснулся от громкого стука. Отец Техвана, старый Тохвер, барабанил в мое окно и кричал, что сына его убили. Я тотчас выбежал и увидел толпу рыбаков, обступивших Хетвана. Ничего страшного не произошло, пуля только чуть царапнула грудь. Но мужик дрожал, плакал и не мог объяснить, кто в него стрелял. Он, мол, шел из корчмы, кто-то вроде пробежал мимо и сразу вслед за тем раздался выстрел.
Без шапки, в одной рубахе примчался и Мадис Вайгла.
- Это все его, Пеэпа Кяэрда, рук дело! - орал он, захлебываясь от злости. - Один он, паскуда, с ружьем ходит, и добра у него к тебе нет!
- Дело рук Кяэрда, дело рук Кяэрда! - подхватили и остальные.
Когда я потом спросил об этом Пеэпа, тот угрюмо ответил:
- Лопочут ерунду всякую! Не стрелял я и знать про то ничего не знаю! Да мне и дела нет до этого Яанита, живой он или мертвый.
А когда я уже уходил, добавил как бы в оправдание:
- Да и ружье мое никудышнее — бьет с промахом. Вчера по лисе промазал, а это не к добру... И сам не знаю, ружье виновато или рука дрогнула?