превзойти себя? Боялся, что в будущем родной сын воплотится в какую-нибудь мелкую тварь. Тао Чьен стремился к тому, чтобы его первенец, который был обязан помогать отцу в старости и чтить его память после смерти, продолжил бы благородную традицию семьи лечить людей. Более того, также мечтал увидеть отпрыска ставшим китайско-американским доктором с дипломом. Лаки же испытывал лишь ужас, видя вонючее лекарственное питьё и иголки для иглоукалывания; самое большее отвращение вызывали в нём чужие заболевания, и никак не удавалось понять наслаждение собственного отца видом воспалённого мочевого пузыря либо лицом, испещрённым гнойными пузырьками. Но до того как мальчику не исполнится шестнадцать лет и тот не начнёт вести самостоятельную жизнь, он должен был помогать Тао Чьену в консультации, где сам вынужденно зубрил названия средств и способы их применения. Вдобавок отец старался обучить его до конца неизведанному искусству щупать пульс, приводить в равновесие энергию и определять душевное состояние больного. Однако почему-то делал всё так, что у молодого человека в одно ухо влетало, а из другого вылетало, но, по крайней мере, почти не травмировало его морально, как то делали научные тексты по западной медицине, до сих пор упорно изучаемые родным отцом. Иллюстрации лишённых кожи тел с выставленными напоказ мышцами, венами и костями, что всё вместе говорило о человеческой немощности, также как и описанные с самыми мучительными подробностями хирургические операции наводили неподдельный ужас на молодого человека. Тому никак не хватало предлогов, чтобы отдалиться от консультации, однако всегда готов был помочь, стоило только зайти речи о том, чтобы спрятать одну из несчастных китайских куртизанок, кого, как правило, приводил домой отец. Эта тайная и опасная деятельность с самого начала осуществлялась по его распоряжению. И не нашлось лучшего человека, кому было по силам перевозить девчонок, минуя чутьё одноруких, не было более проворного, кто бы выкрадывал их, едва поправившихся, из квартала, никого, более находчивого, способного заставить их исчезнуть навсегда, отправившись на все четыре стороны, наслаждаясь своей свободой. Молодой человек тратил средства на подобное дело отнюдь не из-за сострадания, как то делал Тао Чьен, но, напротив, всё совершал, движимый страстным желанием справиться с риском и лишний раз подвергнуть испытанию удачу, что ещё ни разу его не покинула.
Линн Соммерс не исполнилось и девятнадцати лет, как она уже успела отвергнуть нескольких поклонников, между прочим, привыкшая к почитанию мужчин, которое и принимала на свой счёт с королевским пренебрежением. По правде говоря, ни один из поклонников не отвечал сложившемуся у девушки образу романтического принца, никто и не думал говорить слова, что писала её тётя-бабушка Роза Соммерс в своих романах, почему всех и считала людьми заурядными и никоим образом недостойными её персоны. Сама же твёрдо верила, что наконец-то обрела свою прекрасную судьбу, когда познакомилась с уникальным человеком, на которого оказалось вполне достаточным взглянуть лишь раз. Звали того Матиас Родригес де Санта Крус. Девушка видела его издалека раза два или три в жизни: на улице или в экипаже с Паулиной дель Валье. Перемолвиться хоть словом пока не удавалось, он был значительно старше, к тому же жил в обществе, где Линн не имела право даже появляться, и не позируй девушка для статуи Республики, возможно, эти двое никогда бы и не встретились даже случайно. Под предлогом проконтролировать дорогостоящий проект, в мастерской скульптора назначали встречи политики и магнаты, содействующие в финансировании статуи. Художник был не прочь покупаться во славе и не думал отказываться от хорошей жизни: работая, тот явно увлёкся солидностью отлитой из бронзы формы, наслаждался суровой мужской компанией, а заодно и возможностью отведать шампанское, свежие устрицы и настоящие сигареты, которые приносили гости. На возвышении, освещённом из слухового окна в крыше проникающим естественным светом, как могла, удерживала равновесие Линн Соммерс. Она стояла на цыпочках с поднятыми вверх руками, в позе, сохранить которую долее нескольких минут было совершенно невозможно. Вдобавок в одной руке нужно было держать лавровый венок, а в другой написанную на пергаменте американскую конституцию. Модель была одета в лёгкую плиссированную тунику, что свисала с плеча и доходила до колен, одновременно открывая и пряча тело молодой девушки. Город Сан-Франциско считался неплохим рынком обнажённых женских тел; не было баров, где бы ни выставлялись картины, изображающие одалисок с округлыми формами, ни демонстрировались бы фотографии куртизанок с оголённым задом и гипсовые фрески с нимфами, преследуемые неутомимыми сладострастниками. Причём некая совершенно голая модель вызывала куда меньшее любопытство, нежели эта молоденькая девушка, которая отказывалась снять одежду и выходить из поля зрения бдительной матери. Элиза Соммерс, одетая во всё тёмное, сидела крайне напряжённая на стуле рядом с возвышением, где позировала её дочь. Женщина наблюдала за происходящим, не соглашаясь отведать ни устриц, ни шампанское, которыми здесь всячески ту пытались отвлечь. Остальные же, снедаемые жаждой, глупые старики вились рядом, стремясь получить кругленькую сумму, что людям посулили заранее, а не отнюдь из-за любви к искусству - это было ясно как день. Никакими силами не удавалось избавиться от присутствия матери, хотя, по крайней мере, могли заверить ту в следующем, а именно: её дочь не примет каких-либо приглашений и, что очень даже возможно, не засмеётся над шутками, равно как и не станет отвечать на нелепые вопросы. «В этом мире нет ничего бесплатного. И эти пустяки обойдутся тебе крайне дорого», - предупредила её мать, когда девушка была раздражена не на шутку, поняв, что вынуждена отвергнуть подарок.
Позирование для статуи оказалось нескончаемым и скучным процессом, вызвавшим у Линн судороги в ногах и онемение от окружающего холода. Стояли первые дни летнего месяца января, поэтому находящиеся в углах печи не справлялись с охлаждением этого помещения с высокими потолками, под которыми то и дело перемешивались различные потоки воздуха. Скульптор работал в накинутом пальто, однако ж, с безалаберной медлительностью, уничтожая в сегодняшний день сделанное накануне, словно в голове у того не было никакой законченной идеи, несмотря на множество расклеенных по стенам эскизов статуи Республика.
В некий зловещий вторник здесь появился Фелисиано Родригес де Санта Крус со своим сыном Матиасом. До него дошла новость об экзотической модели, и мужчина вознамерился познакомиться с ней прежде, чем памятник воздвигнут на площади. И планировал узнать девушку, до того как её имя появится во всех газетах, а сама модель станет недоступной для простого народа, если публичное открытие памятника всё же произойдёт. Пока решалось, каким именно образом проект будет выглядеть в бронзе, его противники выиграли затеянный спор, и всё окончательно распалось ввиду возникшего