Это все равно что болезнь корь — в детстве всякий переболеет, а в старшем возрасте — это сложная и серьезная болезнь. У меня есть такие учителя, которых я считаю настоящими, а есть такие, которых я считаю мнимыми».
Своими настоящими учителями Дейнека считал крупных мастеров западноевропейского искусства, прежде всего Андреа Мантенью, а из более поздних — швейцарского художника Фердинанда Ходлера, одного из крупнейших представителей модерна. У Фаворского его привлекала высочайшая культура формы, композиции и материала. Однако это вовсе не означало, что ученик слепо следовал за учителем. Фаворский, например, много и напряженно занимался тем, чтобы возродить технику деревянной гравюры, а Дейнеке эта техника казалась архаичной. «Расцвет деревянной гравюры в советском искусстве в этот период восполнял ограниченность возможностей развития различных видов полиграфического искусства, благодаря плачевному состоянию полиграфической базы, в результате разрухи в период военного коммунизма», — признавал первый биограф Дейнеки Борис Никифоров[22].
По-разному Дейнека и Фаворский относились и к классическому рисунку: воспитание и образование Фаворского проявлялись в его тяготении к ранним мастерам немецкой гравюры XV–XVI веков, и прежде всего к Альбрехту Дюреру. Дейнеке же в гравюрах немецких мастеров были чужды запутанность контуров и нагромождение складок. Даже Дюрер казался ему менее понятным, чем привлекавшие его своей простотой и лаконизмом Андреа Мантенья и Паоло Уччелло «с их строгостью пространственных решений, с их рационализмом в построении человеческого тела и строгим подчинением архитектонике человеческой фигуры складок одежды и всех аксессуаров рисунка».
25 февраля 1921 года около 11 часов вечера коммуну студентов ВХУТЕМАСа посетили В. И. Ленин и Н. К. Крупская. Вообще-то они приехали навестить дочь Инессы Арманд, тоже Инессу, которая там училась, — былая возлюбленная Ильича к тому времени умерла от тифа, и он в память о ней покровительствовал ее дочке. Вот как вспоминал об этом Дейнека: «Общежитие, холод, работы беспредметников на стенах и вдруг весть: к нам приехал Ленин. В комнату, где был Владимир Ильич, мы все поместиться не смогли, не протолкался в нее и я. Но разговор тут же передавался друг через друга в соседние коридоры. На вопрос Владимира Ильича: „Что вы читаете?“ — ему декламировали стихи Маяковского, доказывая, какой это замечательный поэт».
Свой рассказ о встрече оставила и Надежда Константиновна. «Был это голодный год, но было много энтузиазма у молодежи. Спали они в коммуне чуть ли не на голых досках, хлеба у них не было, „зато у нас есть крупа“, — с сияющим лицом заявил вхутемасовец, дежурный член коммуны. Для Ильича сварили они из этой крупы важнецкую кашу, хотя и была она без соли. Ильич смотрел на молодежь, сияющие лица обступивших его молодых художников и художниц — их радость отражалась и у него на лице. Они показывали ему свои наивные рисунки, объясняли их смысл, засыпали его вопросами».
Участники встречи свидетельствуют, что беседа Ленина с вхутемасовской молодежью, по сути дела, превратилась в диспут о задачах социалистической культуры, что Владимир Ильич, отвечая на вопрос, какое же искусство нужно в настоящее время, советовал изучать мировое культурное наследство и обещал приехать еще раз, чтобы защитить «Евгения Онегина» и стихи Некрасова, поспорить о футуризме и о Маяковском. Надо сказать, что на той встрече был заложен провокационный заряд, отголоски которого прозвучат — и зловеще — впоследствии. Но об этом чуть позже. А пока — о Маяковском.
Для вхутемасовцев Маяковский был своим человеком, единомышленником, стремившимся активно участвовать в созидании новой культуры. Он часто бывал у студентов ВХУТЕМАСа, «дарил им творческую дружбу и тепло своего безбрежного сердца. Приход его был шумным праздником. Окружив поэта тесным, крепким кольцом, вхутемасовцы увлекали его в холодное здание. Он читал им стихи. Он любил им читать, ценя в них свежесть ума и незатуманенность вкуса. И, пожалуй, нигде его могучий голос так победно не гремел, как во вхутемасовских залах. По окончании чтения, влекомый тем же кольцом преданных друзей, он попадал во двор… И только тут кольцо разжималось. Его отпускали „до ближайшего дня“. Ему неистово жали руки, обнимали и говорили рожденные весною и юностью слова». Так вспоминал художник Амшей Нюренберг, читавший во ВХУТЕМАСе лекции по современному искусству.
Дейнека тоже боготворил Маяковского, ловил каждое его слово — такое насущное и нужное. И считал за честь работать с любым материалом, связанным с именем поэта. Весной 1921 года он участвовал в подготовке премьеры спектакля по пьесе Маяковского «Мистерия-буфф», поставленного на Цветном бульваре для делегатов III конгресса Коминтерна на немецком языке режиссером А. М. Грановским. «Вместе с другими товарищами я развешивал по плану Владимира Владимировича плакаты в фойе и коридорах. Еще тогда он говорил с нами, студентами, о будущем искусства, где все виды искусства будут создавать действенное, органически слитное действие», — вспоминал Дейнека[23].
В октябре 1922 года он оформил обложку для собрания сочинений В. Маяковского «13 лет работы». Вот что спустя годы рассказывал сам художник: «Получилась обычная обложка в красивой рамочке с орнаментальным клеймом. Владимир Владимирович посмотрел и забраковал ее. Он сказал, что нужна такая обложка, которую можно издалека увидать и ясно читать. Он сделал ее сам. На цветном ровном поле лаконично встали три слова. Крепкий шрифт, его композиция и масштаб создали желаемый эффект. Это был урок мне, из которого наглядно вытекало, что красота обложки должна заключаться в самом шрифте, а не в окружающих его финтифлюшках. Я попробовал этот урок использовать и в своих картинах, старался оставлять в них только самое главное, искал для них форму простую и ясную, отбрасывая кучу деталей»[24].
В мае 1921 года Дейнека работал над альбомом, предназначенным для подарка членам конгресса Коминтерна. В архиве сохранился любопытный документ: «Студенту-подмастерью Печатно-Графического Факультета ВХУТЕМАСа Дейнеко Александру Александр. Выдано удостоверение в том, что ему разрешается беспрепятственная зарисовка улиц, площадей, зданий гор. Москвы, необходимая для альбома, предназначенного к подношению Членам Конгресса Коминтерна». Удостоверение подписано комендантом города Москвы и «действительно по 30 июня 1921 года». По тем временам это был серьезный документ — своего рода «охранная грамота», которая могла уберечь от задержания по подозрению в шпионаже.
Альбом «Революционная Москва Третьему Конгрессу Коммунистического Интернационала» создавался студентами ВХУТЕМАСа. Это было большое издание, родившееся в трудные годы Гражданской войны, разрухи и голода, оно должно было продемонстрировать всему миру оптимизм и силу молодой республики Советов. В него вошли сюжеты из сельской и фабричной жизни, изображения памятных мест, связанных с революционными событиями. Дейнека выполнил лист