Она молча смотрела на него, будто не понимая, и он порывисто вскочил на ноги.
— Сейчас, сейчас я принесу, — и, уже выбегая из кухни, крикнул: — Достань из духовки, слышишь, горят.
Как автомат, она бездумно выполнила распоряжение, выключив духовку и поставив на стол оба фольговых свёртка. Но развернуть их не успела. Потому что в кухню быстро даже не вошёл, а ворвался Бурлаков с охапкой фотографий и двумя конвертами и торжественно вывалил их на стол.
— Вот, Маша, смотри, это Женя написала в марте… а это… пришло в мае, а я был в поле, представляешь?! В сентябре приехал и нашёл…
Она кивала, читая, вернее, проглядывая письма, привычно выхватывая из текста ключевые главные слова и фразы.
— Тебя не было. Я как прочитал, так и сорвался туда. Ну и… — он почти свободно улыбнулся. — Получил классическое атанде.
— Ну да, — кивнула она. — Написали в мае, а ты приехал в сентябре, конечно, обиделись, — и быстро вскинула на него глаза. — Так это я виновата? Мне надо было сразу сообщить, телеграммой? Это моя вина, да?!
— Ну, что ты, Маша? — растерялся Бурлаков. — Я и секунды так не думал. Ты… что ты, ты нив чём не виновата. Клянусь.
— Утешил, — ей удалось сдержать слёзы. И вдруг догадалась: — Так тогда, в лагере, в Атланте тот уголовник…
— Да, Маша, он самый.
— Господи, — она всплеснула руками. — А ты его так отшил…
Бурлаков усмехнулся.
— Отплатил он мне полной мерой. Приложил, повозил и выкинул.
Мария Петровна сочувственно вздохнула.
— Ну, я утёрся и уехал.
— А мне ни слова?!
— Ну, Маша, ну, как я мог об этом рассказывать? Что родной сын не хочет меня признавать? Что я его не узнал тогда?
— А… подожди, так этот парень, что к тебе на приём через Церберуню прорвался…
— Точно, Машенька! — голос Бурлакова зазвенел торжеством. — Точно! Приехал. Сам. И пригласил на свадьбу к Эркину. Понимаешь, они же как братья, даже документы оформили.
— А мне опять ни слова?!
— Машенька, клянусь, я хотел, я решил: съезжу и расскажу, я… я сглазить боялся.
— Ври больше, — совсем по-кошачьи фыркнула Мария Петровна.
— Не вру, чистая правда! Вот, смотри, вот это Женя, а это Алечка…
— А это отец Алечки. Кто он, Гаря?
Бурлаков вздохнул.
— Это Джонатан Бредли. М-м… делец. Весьма… разносторонний.
— Представляю. А это?
— Фредди. Его… м-м, компаньон, пожалуй, скорее даже партнёр. Во всех делах.
— У него глаза убийцы, Гаря. Вот здесь, посмотри…
— А он и есть убийца, самый знаменитый киллер Империи. Да и сейчас… промашек не делает.
— Гаря, я серьёзно.
— Я тоже. А вот Серёжа. А это мы все вместе.
— Это… Эркин. Правильно?
— Да.
Она кивала, перебирая фотографии.
— А это что за безобразие?
— Это? — Бурлаков с удовольствием расхохотался. — Это Алечка с Серёжей из-за конфет дерутся. Представляешь, её уже спать уложили, сидим, пьём коньяк, ну, и всё, как положено, и вдруг Алечка входит. Ей торт приснился, и она пришла. Где её кусок с самой большой розой. А Серёжа стал её дразнить, что съел и из себя не вынет. Я её взял на руки, она увидела бутылочки и обеими руками в вазу, а Серёжа как раз напротив, ну и… смотри сама.
— Ужас кошмарный! — смеялась Мария Петровна. — Ты, конечно, не вмешался. Тебе лишь бы скандал погромче получился.
— Без скандала — не гульба, — согласился бурлаков.
— Кошмар! И кто же прекратил?
— Эркин. Ну, Алечка съела одну бутылочку и заснула, я её отнёс, уложил… чудная девочка.
— Да. А кто снимал?
— Фредди, Он привёз «поляроид», карманную версию, и вот снимал.
Мария Петровна кивнула.
— Понятно. А зачем ему это?
Бурлаков вздохнул.
— Не знаю. Я уже думал. Понимаешь, Синичка, есть в этом какая-то… странность. Так легенду делают. Прикрытие. Женечка Джонатана явно впервые увидела, подарка Алечке он не привёз, и вообще… Они, Джонни и Алечка, действительно очень похожи, но Фредди это так подчёркивал, прямо навязывал. Зачем это ему? Не знаю. Пока не знаю.
— Но… но он же не увезёт девочку? — с надеждой спросила Мария Петровна.
— Джонатан? Нет, конечно, у него этого и в мыслях нет. Его самого старания Фредди удивили. Правда, при нас он разборку устраивать не стал, нет, предварительной договорённости у них не было. И в планы Фредди, похоже, не входит. Нет, тут, я думаю, можно не беспокоиться.
— Ну, хорошо, — кивнула Мария Петровна. — Допустим. Но если что…
— Если что, всех задействуем, — голос Бурлакова стал угрожающе спокойным.
Мария Петровна хорошо помнила, что означают эти интонации, и успокоилась.
— Да, а загорыши? — спохватился Бурлаков. — Они же остынут.
— Разогреем, — отмахнулась Мария Петровна не в силах оторваться от фотографий.
— В третий раз?! — подчёркнуто ужаснулся Бурлаков, разворачивая пакет.
— А второй с кем был? — невинным тоном уточнила Мария Петровна.
— С Удавом.
— Он знал?
— Нет. Я только вошёл, даже раздеться не успел, как он заявился. Ну и…
— Дальше понятно. И под водку с коньяком ты ему всё рассказал.
— Машенька, честное слово, я хотел тебе первой, но так сложилось.
— Ладно тебе. Значит, теперь он всё знает.
— И ты. И больше никто. Хорошо?
— Хорошо. Но почему?
Бурлаков вздохнул.
— Я сам ещё это не понимаю. Просто чувствую, что так будет лучше.
Мария Петровна неуверенно кивнула.
— Ну… ну раз ты так считаешь.
Загорыши, даже и такими, оказались очень вкусными. И пирожки.
— Женя хорошо готовит?
— Да. Загорыши, правда, она заказывала у местной знаменитой стряпухи. И кулебяку. Потрясающая кулебяка, в шесть слоёв начинка, — и быстро: — Но у тебя ещё вкуснее.
Мария Петровна рассмеялась.
— Да ну тебя! Расскажи лучше, чем ещё тебя угощали. Да, а что ты в подарок привёз?
— Целую коробку, — Бурлаков даже руки раскинул во всю длину, показывая размер.
И он принялся со вкусом подробно описывать бельё, самовар, водки, всякие вкусности, воротничок…
— Господи, Гаря, это же сумасшедшие деньги.
— Ну-у, — протянул он неопределённо.
— Залез в долги?
— Самую малость.
— Хоть что-то осталось?
— Ни копья! — ответил он с такой счастливой улыбкой, будто именно это и было целью всего мероприятия.
Мария Петровна с ласковой укоризной покачала головой.
— Проживём и наживём! — весело ответил Бурлаков. — Уйма времени впереди!
Мария Петровна понимающе закивала. Конечно, у них всё впереди. Она снова перебрала фотографии.
— Надо купить альбом.
— Разумеется, — горячо и в то же время смущённо согласился Бурлаков.
Мария Петровна улыбнулась: ну да, с деньгами-то… полный швах.
— Ничего, Гаря, перекрутимся.
Бурлаков комично вздохнул. Мария Петровна рассмеялась и потянулась к безнадёжно остывшим пирожкам и загорышам.
— Ну, давай доедим. Третьего разогрева они не выдержат.
— Горячие они были бесподобны.
— Верю. Они и такие неплохи. А вот эту фотографию я возьму себе.
— Маша…
— Да-да. И не спорь, жадина, эгоист.
— Так меня, так! — счастливо улыбался Бурлаков.
— Да. Кстати, а почему у тебя только Серёжа и Алечка? А Эркин?
Бурлаков открыл было рот и вдруг густо покраснел.
— Чёрт! Как же я лопухнулся. Ты молодец, Синичка. Серёжа бы приехал и не увидел Эркина… было бы мне за это. Понимаешь, он очень следит, чтобы Эркина ничем не обидели, — и усмехнулся. — как же, брат, старший.
— Понятно, — кивнула Мария Петровна. — Возьми тогда и поставь эти. Где Эркин с Женей. Будет полный комплект.
— Умничка ты у меня, — поцеловал он её в висок и встал. — Сейчас уберу только, чтобы не запачкать.
— Конечно, только мою не заначь.
— Обижаешь, начальник.
Бурлаков унёс фотографии, и, пока он возился в кабинете, Мария Петровна заново накрыла на стол. «Реликвию» она убрала с глаз, но выбрасывать не стала. Пока. Ну вот, всё разъяснилось, всё хорошо, лучше любого другого. Так что же… нет, всё хорошо, всё хорошо… уговаривала она саму себя. Это семья Крота, а, значит, и её семья. Она должна их любить, иначе они отнимут его, значит, полюбит. Женю с её пирожками, Серёжу, Эркина, Алису… Алечка-то уж точно не при чём. Чудная девочка.
* * *
Мать Моны приехала в Колумбию в середине сентября, когда по расчётам Моны до родов оставалась неделя, но наступил октябрь, а всё ещё ничего… Найджел бы совсем потерял голову, если бы не Айрин.
— А как же папа? — спросила Мона, услышав от матери, что уж рождения внука она не пропустит, ну, и ещё неделька-другая, и вообще там видно будет.
— Я договорилась с Мери Сайлз, — спокойно ответила Айрин.