школе, — говорит агент, — я очень люблю детей, мне кажется, из меня бы получился хороший учитель. Но у моих родителей не было возможности дать мне образование, и я пошел по торговой линии. Не скрою, я был чрезвычайно горд, когда меня сделали агентом фирмы, но в действительности эта работа была не по мне. Я страшно волновался перед каждым своим визитом к клиенту, я иногда подолгу стоял на улице, у дверей магазина, набираясь храбрости, чтобы войти. Я недостаточно напорист, не в меру скромен, не в меру застенчив, все это не годится для торгового агента. Он должен уметь брать людей за горло, а я никогда этого не умел и сам первый в этом признаюсь. Так что, если выгоняют именно меня, тут трудно что-нибудь возразить.
Глаза агента вновь наполняются слезами, и лавочник, не зная, что придумать, идет и приносит еще две бутылки пива. А гость даже не замечает, что перед ним опять новая бутылка. С отрешенным видом он прикладывается к ней и продолжает свои взволнованные излияния. Лавочнику несколько раз приходится выходить, чтобы обслужить покупателя, а когда он возвращается, агент все так же сидит и говорит. Он, по-видимому, не слышит и не видит, что лавочник какое-то время отсутствует.
Но вот он словно приходит в чувство: оборвав фразу на середине, он смотрит на часы, и на лице его изображается испуг.
— О господи, я совсем заболтался, — говорит он, — столько времени у вас отнял. Вы уж, пожалуйста, меня извините, сам не знаю, что со мной творится.
— Ну что вы, ничего, — говорит лавочник, — в это время дня покупателей немного.
— Все равно, — говорит агент, — да мне и самому пора двигаться. Мне надо успеть в несколько мест, я же пока еще торговый агент.
Он поднимается, и лавочник провожает его до двери. Агент с чувством пожимает ему руку.
— Еще раз спасибо за доброе сотрудничество, — говорит он, — и за то, что вы меня выслушали.
Лавочник желает ему всяческих успехов и не слишком определенно приглашает заглядывать время от времени, рассказывать, как у него дела, и агент заверяет, что непременно воспользуется приглашением. Наконец он всерьез собирается уходить, но в дверях оборачивается и спрашивает лавочника:
— Заметно по мне, что я плакал?
Лавочник смотрит в покрасневшие глаза со следами невысохших слез — и отрицательно мотает головой.
— Но если у вас есть носовой платок, — говорит он, — то можно чуточку отереть глаза.
Агент безуспешно пытается найти платок, и лавочник вынужден дать ему свой. Он не совсем чистый, но агент искренне благодарен.
— Не понимаю, куда я свой задевал, — бормочет он, — жена положила мне утром чистый, я же прекрасно помню.
— А вы оставьте себе мой, — говорит лавочник, — вдруг он вам еще пригодится.
— Я вам его занесу, — говорит агент, — обязательно занесу, выстиранный и выглаженный. Спасибо, вы так ко мне добры.
Наконец он удаляется. Пока он переходит улицу, лавочник, стоя у стеклянной двери, провожает взглядом его понурую фигуру. Конченый человек, думает он, отчаялся и сложил оружие. А ведь он и сам был близок к отчаянию, он вдруг ясно видит, как близок он был к отчаянию, к капитуляции. Но он же всю жизнь был поборником свободного предпринимательства; всякий сам кузнец своего счастья — вот его девиз. Ну нет, он не хочет кончать свои дни плаксивым недотепой вроде этого агента, он еще повоюет. Не может быть, чтобы все было потеряно, должен найтись какой-то выход, пусть он не сумеет одолеть супермаркет в конкурентной борьбе, но он докажет, что места хватит для них обоих. Он не даст так просто себя задавить, он примет вызов. Пока еще он не знает, что именно он предпримет, но он твердо решил действовать. Нужно подновить свой магазин в соответствии с требованиями времени, в какой-то форме ввести самообслуживание, раз уж людям это по нраву. Самое бы лучшее полностью переоборудовать и модернизировать магазин, но на это нужно много денег, а у лавочника денег нет. Он имеет текущий счет в банке, но его то и дело уведомляют о превышении кредита, и, чтобы уладить дела с банком, он вынужден оттягивать оплату счетов поставщикам, но это возможно лишь до тех пор, пока они на него не насядут. Вот так и идет все последние годы: сегодня немножко в банк, завтра заплатить нетерпеливому поставщику или же внести квартирную плату. Нет, так хозяйничать не годится, это только силы выматывает. Магазин вполне жизнеспособен, говорит себе лавочник. Вызванный новизной интерес к супермаркету постепенно схлынет, и тогда покупатели вернутся. Но, чтобы устоять, необходим капитал, без достаточного капитала торговлей заниматься невозможно. Он завтра же переговорит с банком, на то ведь они и существуют, банки, и уж он сумеет добиться своего, как умел это делать прежде. Он твердо решил не сдаваться без боя.
Вернувшись к себе в комнату, лавочник замечает трубочку с таблетками, прописанными ему врачом, и секунду стоит смотрит на них. Эти таблетки — не выход из положения, думает он, не так ему надо решать свои проблемы. Он берет стеклянную трубочку и хочет швырнуть ее в мусорное ведро, но в последнее мгновение передумывает — это, пожалуй, все-таки слишком — и прячет таблетки в ящик письменного стола, сует подальше, за вороха бумаг, где их потом и не отыщешь. Ну вот, теперь он готов начать новую жизнь.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
9
«Закрыто на ремонт и переоборудование» — табличка с такой надписью висит на двери в лавку Могенсена. Люди подходят и останавливаются.
— Вон как, — говорят они, — лавочник-то наш ремонт затеял. А я уж, признаться, думал, он вот-вот совсем закроется.
— Это бы было ужасно жаль, — говорит кто-то из подошедших, — сколько я себя помню, все время тут его магазинчик, без него бы сразу стало не то.
— Да ну, у него все дорого, — говорит какая-то дама, — если покупать в супермаркете, на каждой пачке сахара экономишь двенадцать эре, и так со всеми продуктами.
— В супермаркете! — подхватывает кто-то из мужчин. — А вам известно, что за этим супермаркетом стоит американский капитал?
— А по мне хоть китайский, не все ли равно, — парирует дама, — раз я могу покупать у них сахар на двенадцать эре дешевле.
Другой мужчина ввертывает что-то насчет России и вступает в перепалку с тем, который утверждает, что супермаркет связан с американским капиталом. Дама вначале прислушивается к спору, но ей это скоро наскучивает. Ее не