Ничего этого не было. Зато был мужчина, который выглядел слегка пьяным и каким-то… пришибленным, что ли. Он сделал ещё один задумчивый глоток и, мило улыбнувшись, пробормотал:
— Что-то меня на попсу потянуло…
— Должно быть, к дождю… — выдавила из себя я и встала на ноги с твёрдым намерением пойти в комнату и открыть «Травник» на главе «Полынь серебристая». Однако Диметриуш схватил меня за руку, несильно, но чтобы вырваться, надо было приложить усилия, а это уже смотрелось бы глупо, и попросил, нахмурившись:
— Не обижайся.
— Не думала я обижаться, — заверила я его, пытаясь левой рукой разжать пальцы, охватившие моё правое запястье. — Уж точно не на твой дурной музыкальный вкус.
— У меня хороший музыкальный вкус, — возмутился демон и тряхнул головой. — Что-то в ушах как-то странно гудит.
Он отпустил мою руку и спрятал лицо в ковше из ладоней, а когда снова посмотрел на меня, я не удержалась от испуганного крика.
— Ой, мамочки!
— М? — улыбнулся Диметриуш Бьёри и удивлённо уставился на позеленевшие ладони. — Ещё и в глазах темнеет. Что у тебя со светом?
Зелень с ладоней перекинулась на щёки, лоб и шею. Хорошая такая зелень, качественная, как говаривал профессор Преображенский, в точности, как купорос.
— Ой, мамочки, — пискнула я, когда демон шумно выдохнул и стал покрываться мелкими жёлтыми пятнышками, больше всего похожими на семечки у перезревшей лесной земляники.
Дима недоверчиво рассматривал свою руку, а затем вдруг поднялся во весь рост. А рост у него, надо сказать, был немалый. Внушительный был рост, потому что мой перепуганный нос сейчас, когда я была без каблуков, доставал своим кончиком до середины мужского плеча.
«Интересно, — с нездоровым любопытством подумала я, — он меня сразу придушит или сначала поколотит?»
— Интересно, — повторил мои мысли вслух зелёный человечек. — Я весь такой или только то, что без одежды?
И, стрельнув в меня весёлым глазом, начал задумчиво расстёгивать пряжку на ремне. Щёки мои полыхнули обжигающим жаром, а из горла вырвался смущённый писк:
— Ты что делаешь?
— Раздеваюсь, сказал же, — ремень со скрипом вылетел из шлёвок, а длинные пальцы легли на верхнюю пуговицу ширинки.
— Э… это, — запаниковала я. — Это самое… я тут вспомнила срочно. Мне надо…
И вылетела пулей из кухни, успев заметить, правда, две вещи. Первое: Диметриуш Бьёри не носит нижнего белья. Второе: зелёным в крапинку он был вообще везде. И, боюсь, кошмары мои теперь станут совсем цветными.
«Травник» лежал, где обычно: на тумбочке возле кровати. Трясущимися руками я схватила увесистый томик и немедленно открыла его на букве «П». И когда я говорила о том, что руки у меня тряслись, то я не преувеличивала, потому что открыть нужную главу мне удалось не сразу:
— Пижма, пастернак, — бормотала я, едва не поскуливая от страха и нетерпения, — переступень, чтоб тебя разорвало… Полынь! Artemisia absinthium L.
Добросовестно пропустив всё то, что касалось ботанических характеристик и лечебных свойств, я впилась взглядом в написанные мелким шрифтом буковки: «На демонов некоторых стихий действует как сильное психотическое вещество, вызывающее галлюцинации и другие изменённые состояния сознания, вплоть до сенсорной депривации и бредового состояния. Весьма вероятны болевые симптомы, которые в сочетании с галлюцинациями, как правило, носят фантомный характер. Пациенты жалуются на боль в хвосте, жабрах, крыльях и пр. в зависимости от сценария бреда».
Всё.
— Так, я не поняла. А где про озеленение и частичное оземляничивание?
Но додумать возмущённую мысль до конца я не успела, потому что на кухне запели. Схватив книжку под мышку, я бросилась на звук. Не хватало ещё, чтобы он мне здесь всех соседей разбудил!
И ладно бы он ещё пел что-то нормальное, нет же! Ему надо было нарыть в бесконечно огромном фонде всевозможной попсы такое, от чего даже у меня, человека, прошедшего через детство в Луках и студенчество в общежитии, волосы встали дыбом, а уши свернулись в трубочку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ах, ты, бедная овечка, а-а! — надрывался Диметриуш Бьёри, пока я сломя голову летела по коридору.
— Что же бьётся так сердечко, а-а? — противным голосом вопрошал демон у всех, кому не спалось в эту субботнюю ночь.
Впрочем, те, кто ещё не успел проснуться от его воя, лишились сна после того, как ночь разрезал мой изумленный крик. Увы! Моя вина. Mea culpa… И то не понимаю, как я не разбудила весь Парыж своим воплем, когда увидела, что творится в кухне.
Пока меня не было, Димон явно не скучал. За те несколько минут, что я потратила на поиск бесполезной информации в «Травнике», он развил нехилую деятельность.
В первую очередь я заметила, что эта сволочь всё-таки разделась до конца, а раздевшись единожды, решила уже не облачаться. По крайней мере, не в свои вещи, предпочтя им скатерть с моего стола, которую она — сволочь — элегантно обернула вокруг своих чресел.
И теперь льняное произведение искусства — я лично потратила в детстве на вышивание всех петушков, человечков и прочих цветочков, что являлись составляющими орнамента, не одну неделю — красовалось на мужском теле, которое можно было бы назвать красивым, не будь оно зелёное в жёлтую крапинку.
А ещё, пока меня не было, Диметриуш немножко полинял, избавившись от своих умопомрачительных каштановых волос. Теперь он был беленький-беленький в мелкую кучеряшечку. Что, пожалуй, объясняло выбор песни… Заметив меня, мужчина поднёс ко рту парниковый огурец, извлечённый, по всей вероятности, из моего холодильника, и проблеял:
— Это любовь, наверно, любовь,
Это любовь, я знаю точно, любовь.
И тут я сначала заорала, потом схватилась за голову, не представляя себе, как бороться с последствиями своей импульсивной мести, а затем снова заглянула в учебник. Потому что если странное позеленение кожи я ещё могла списать на передозировку или, допустим, аллергическую реакцию на полынь, то, каким образом моё возмездие и праведный гнев повлияли на цвет и структуру волос Диметриуша Бьёри, для меня оставалось загадкой.
— Слезь со стола! — рявкнула я, рыская в учебнике.
— Ты обиделась, что ли? — расстроился Дима. — Не обижайся, а? Всегда мечтал выступать на сцене… Слушай, у тебя камера есть?
Синий глаз блестел так радостно и так искренне, что я зарычала.
— А что? — демон слез со стола, откусил от огурца и прошамкал:
— Пошлём на конкурш молодых талантов…
Я закрыла глаза и мысленно досчитала до десяти. Спокойствие, только спокойствие! Выдохнула шумно, вдохнула ещё раз, а затем вернулась к изучению статьи о полыни, искренне ненавидя ни в чём не повинное растение.
И первым, на что я обратила внимание, когда опустила глаза в книгу, был значок Nota bene, и коротенькое замечание, написанное Бусиной рукой: «Никогда не смешивать с малиновым вареньем!!!! Реакция организма совершенно не предсказуема!!»
Не знаю, на ком ставила опыты моя бабушка, но спрашивать у неё о том, удалось ли ей вернуть подопытного в естественное состояние, я побоялась. Ибо в гневе старушка могла позабыть о том, что я лицо совершеннолетнее, и отходить меня крапивой так, что мало не покажется.
— Поливать супом нельзя поливать водой, — процитировала я обожаемого Дядюшку Ау и, глядя на пританцовывающего Диметриуша, добавила:
— Дереву рыбный суп. Суп рыбный. Дереву. А за камерой сходить всё-таки стоит. Как говорится, что бы ни делалось — всё к лучшему…
Глава 5, в которой герои удивляют друг друга
— Варенье малиновое, — пролепетала девчонка и, проскользнув мимо замершего у плиты Бьёри, отвернулась к рабочему столу. — Будешь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В качестве домашней одежды она выбрала коротенькую маечку без рукавов и джинсы с заманчивой молнией на попе. И когда девушка потянулась, чтобы достать что-то с верхней полки, Бьёри сглотнул и от греха подальше спрятал руки за спину, ибо дёрнуть за не до конца застёгнутую собачку захотелось прямо-таки с неимоверной силой.