Читать интересную книгу Расширение прав и возможностей женщин в России - Джули Хеммент

своих полномочий по укреплению гражданского общества. На семинарах и тренингах они предлагали молодым НПО как материальные средства – гранты и книги, так и «ноу-хау» – навыки управления, бухгалтерского учета, фандрайзинга, технологии развития организаций. Передавались также модели, наделявшие эту деятельность ценностью.

В этой главе мы сосредоточимся на одной такой модели – третьем секторе. Этот термин широко используется в русскоязычной рекламной литературе, с помощью которой международные фонды продвигают свою деятельность, и в выпускаемых ими руководствах. Хотя большинству россиян термин непонятен, он стал ключевым символом для тех, кто участвует в общественной деятельности, которую я рассматривала в своем исследовании. Вот отрывок из одной рекламной брошюры такого типа – «Благотворительность для чайников». Она написана Ольгой Алексеевой, пресс-секретарем московского офиса Британского благотворительного фонда помощи (CAF)[53], и издана Фондом на русском языке. Эта книга была хорошо известна среди неправительственных организаций в России. Впервые я наткнулась на нее у Тамары, одной из участниц «Женского света». Тамара активно работала в местных группах и ассоциациях, и у нее было много материалов в поддержку третьего сектора; книга Алексеевой попала ей в руки, когда она пришла на семинар CAF в Твери.

Для учебника эта книга покажется слишком эмоциональной. Журналисты сочтут ее слишком сухой и практичной. Раскрою секрет: я сделала так специально, чтобы вы, мои читатели, смогли понять третий сектор не только умом.

Я хотела, чтобы ваши сердца смогли почувствовать людей, которые жили и работали в нем[54].

Третий сектор – это не шпионский роман. Третий сектор, правда-правда, – не название секретной организации воинов Зимбабве, даже не часть футбольного поля.

Это мы с вами. Вот о чем эта книга. О нас. Удивились? Давайте разберемся.

Когда в магазине вам продали цветной телевизор, который через неделю забыл, что он цветной, а мастер разводит руками: «Заводской брак!» – кто вам поможет защитить ваши права как потребителя? Правильно, Общество защиты прав потребителей.

Когда вашего единственного сына с его плоскостопием и язвой забирают служить в «горячую точку», куда вам бежать сломя голову? В Комитет солдатских матерей. Там отцы и матери, такие же как вы, которым не хочется ждать милости от военкомата.

Когда ваш ребенок тяжело заболел и дома стены перестали помогать, кто первым придет на помощь? Общество родителей с детьми-инвалидами.

Это все третий сектор – некоммерческие организации, созданные людьми для решения проблем или воплощения идей или просто для того, чтобы быть вместе. Это все третий сектор [Алексеева 1996][55].

Термин «третий сектор», который восторженно описывает этот отрывок, используется для обозначения неформальных групп – ассоциаций, клубов или НПО. Название связано с ролью этого сектора в триаде, где на первом месте – государство, на втором – частный сектор бизнеса и предприятий, а на третьем – сфера гражданских инициатив[56]. Помимо этого, как следует из текста Алексеевой, для третьего сектора важно умение убеждать, направленное на превращение якобы зависимых и политически пассивных советских людей в активных граждан, экономных потребителей и защитников своих прав и интересов. Третий сектор представлял собой загадку для российских активистов, с которыми я работала в ходе исследования. Хотя идея увлекала многих, активистам не нравилось, что она меняла способ их работы. В связи с этим третий сектор – это повод переосмыслить форму и логику политического активизма, поощряемого международными агентствами по вопросам развития в период после окончания холодной войны.

В этой главе я исследую проект выстраивания третьего сектора в России, пытаясь разобраться с загадкой, которую он представляет. При этом я выхожу за пределы локальных условий жизни участниц «Женского света» и обращаюсь к более широкому контексту политической географии. Этот отчет относится к предварительной фазе нашего взаимодействия, к периоду до сотрудничества, когда я по-новому осмысливала картину неправительственных движений в Твери. В первой половине главы я исследую дискурсивное значение третьего сектора, объясняя его рост и прослеживая его происхождение. Я показываю, как третий сектор связан с концепцией гражданского общества, которая являлась краеугольным камнем демократизации. Идея третьего сектора была лозунгом восточноевропейских оппозиционеров в 1980-х годах, а в 90-х термин приобрел совершенно иное значение, потому что стал центральным элементом нового, неолиберального ви́дения развития, поощряющего неправительственные группы брать на себя функции государства. Во второй половине главы я рассматриваю значение этих сдвигов, исследуя третий сектор как этнограф. Здесь я расскажу то, что узнала о третьем секторе и его противоречиях, когда вместе с членами «Женского света» участвовала в местных собраниях общественных организаций. В главе представлены результаты наших общих размышлений и теоретических построений, сомнения и поиски в ходе нашего сотрудничества. Еще один второстепенный сюжет – это провалившийся совместный проект. Он так и не сдвинулся с мертвой точки.

Третий сектор, в том виде, в каком его создавали международные спонсоры, был далек от идеала гражданского общества, к которому стремились российские активисты. Он не дает того, что сулит. Хотелось бы, чтобы в нем раскрывались рядовые граждане. Вместо этого третий сектор обеспечивает структурную и символическую основу для воспроизводства бывших элит советского режима. Это способствует гендерному распределению власти и ресурсов и содействует формированию иерархии, порождает зависть и конкуренцию между группами. Многие локальные российские активисты, работающие в этой сфере, хорошо знают об этих проблемах, хотя подчас и формулируют их немного по-другому. Тем не менее многие по-прежнему преданы идее и стремятся найти формы взаимодействия и связи между Востоком и Западом. Я показываю, что, несмотря на свои недостатки, для местных активистов идея третьего сектора остается привлекательной. Третий сектор стал важной частью идеальной картины мира российских активистов; это площадка для споров и рефлексии (о деньгах и морали, о государстве и обществе), он сформировал представления людей о том, что возможно, допустимо и желательно. Таким образом, это богатый возможностями источник исследований по «созданию новых культурных ландшафтов и споров о них» и «появлению новых асимметричных отношений силы и власти» в эпоху преобразования постсоциалистических государств [Berdahl 2000a: 1].

От гражданского общества к третьему сектору

Из устаревшей политической теории выхватили запылившийся термин, звучавший когда-то в долгих, мутных и справедливо забытых дебатах. Появившись вновь, он внезапно с новой силой стал увлекать за собой и вдохновлять на действия.

[Gellner 1994: 5]

Кампания по продвижению третьего сектора в России имеет отношение к популяризации концепции гражданского общества, которая была основным идеологическим символом демократизации. За последние двадцать лет в результате социально-политических сдвигов в стране смысл гражданского общества существенно сместился. Я исследую здесь эти сдвиги, чтобы создать основу для понимания людей, которые, по словам Алексеевой, «живут и работают» в третьем секторе.

Обычно считается, что гражданское общество – это сфера общественного взаимодействия между семьей и государством. В бывших социалистических государствах гражданским обществом стали называть то, что не было предписано Коммунистической партией. Как эффектно пишет Геллнер, это сочетание снова вошло в обиход в 1980-х годах, когда его популяризаторами выступили интеллектуалы из Центральной Европы. Таким способом они выражали сопротивление социалистическим государствам[57]. Как заявлял Вацлав Гавел, один из главных чешских диссидентов: «Различные политические сдвиги и потрясения в коммунистическом мире имеют одну общую черту: неугасимое стремление создать подлинное гражданское общество» (цит. по: [Wedel 1998: 85]). Концепция гражданского общества занимала центральное место в проекте «антиполитики» – оппозиционного направления, которое противостояло социалистическому государству и обращалось к отдельной личности[58]. Как сказал Адам Михник, лидер польского профсоюзного