Читать интересную книгу Расширение прав и возможностей женщин в России - Джули Хеммент

процессы, связанные с переходной эпохой, я изучала сложности развития общества на примере женских групп в России. С другой стороны, методы совместных действий и сотрудничества требовали от меня чего-то еще. Наблюдение за участницами обладает многими достоинствами: оно позволяет исследованию сохранять многовариантность, а исследователь может положиться на местные знания и задачи и позволить им направлять себя[49]. Однако, несмотря на все достоинства метода, в релятивистской позиции участвующего наблюдателя есть что-то жуткое. Как мы обычно шутили с моими русскими подругами-активистками, для антрополога интересно все – стоять в очереди за продуктами, посещать новые ночные клубы для нуворишей или исследовать границы бедности. Рушатся системы или процветают, неважно, – главное, можно получить хорошие антропологические данные. Ведь на медиарынке плохие новости продаются лучше всего. Если я выступаю за совместные исследования, то нужно, чтобы мы вместе с членами группы сформулировали еще одну задачу или чтобы существующие задачи были переформулированы. Эти новые задачи должны быть важны для всех[50].

В основном мы говорили об изменяющихся возможностях неправительственной сферы. Привлекая внимание Валентины к гендерному подходу, женщины в группе также осознавали, что темы «гендера» и женского активизма стали пользоваться спросом; они знали, что эта деятельность теперь привязана к финансированию и что некоторые женщины принялись делать на этом карьеру. Они увидели, как некоторые местные деятели начали использовать это в своих интересах. С тех пор как женское движение стало «модным», представители местной элиты (женщины из городской администрации, которые раньше были партийными или государственными служащими) стали создавать женские организации. Например, весной 1998 года группа местных влиятельных лиц во главе с представителем президента по области основала Женскую ассамблею, новую зонтичную организацию, целью которой было объединение и поддержка разрозненных местных женских групп. В то же время другие местные общественные группы начали получать гранты от международных организаций. Участницы «Женского света» отнеслись к этому неоднозначно. Они резко осуждали людей, которые, по их мнению, занимались общественной работой ради денег и присвоили себе женское движение (некоторые из этих инициатив, в том числе создание Женской ассамблеи, они расценивали как способ получить политический капитал на конкурсе политических элит). Они гордились принципом добровольности для членов группы и ценили свою независимость, но в то же самое время начали задумываться о цене такого пуристского подхода. Некоторые искали способы направить свою активность на более конкретные задачи, чтобы сделать для местных женщин больше, но, не менее важно, и для того, чтобы иметь средства для существования. «Женский свет» всегда был для членов группы не только стратегией эмоционального и психологического выживания, но и попыткой осветить и улучшить жизнь других женщин. В 1997 году кризис стал еще острее.

«Женский свет» оказался на распутье. Октябрина, Тамара и другие участницы группы начали переосмысливать свой активизм и его цель. В отсутствие зарплат и реальной системы социальной защиты они больше не могли позволить себе работать на добровольных началах. У Валентины тоже произошла переоценка ценностей. С одной стороны, она была настроена сохранять уникальную, неформальную, свободную форму «Женского света» и не хотела, чтобы эти установки были скомпрометированы, а с другой – она признавала необходимость перейти к другому виду участия. В группе накопились насущные вопросы. Должна ли неформальная группа стать более структурированной и постоянной организацией? Должна ли группа искать поддержку фондов, организаций, местной администрации или же следует сохранить свое прежнее отношение к «внешним» структурам? Должна ли группа сохранить свою образовательную и просветительскую направленность или пришло время официально стать более политизированной?

Весной 1998 года мы начали серию семинаров. На первом этапе нашего сотрудничества мы провели семинарские дискуссии в попытке осмысления будущего «Женского света» и возможностей получения западной помощи и поддержки для женских групп. В результате этих дискуссий участники разработали ряд практических проектов: «Центр гендерных исследований и истории женщин», издательство и проект по созданию женского кризисного центра, главной участницей которого была я. В следующих главах более подробно рассказывается история этого перехода к конкретным проектам и институционализации; в них отображены последствия тактических решений сотрудничества с местными властями и международными спонсорскими организациями в конкретных проектах – того, что Валентина назвала стратегией вовлечения. Далее я подробно расскажу о контексте, в котором мы работали, – о демократизации и помощи гражданскому обществу, о местных особенностях, изменениях, новых возможностях и ограничениях для активизма и организации женщин.

Причастность, привязанность и приручение

Пусть эта сказка сама сказывается – об этом будут следующие главы. А в этой главе я говорю об ответственности, привязанности и стратегии ведения этнографического исследования. Я хочу вернуться к поставленным мною вопросам: о статусе сотрудничества и характере отношений между Валентиной и мной. Валентина – динамичная, харизматичная женщина, обедневшая преподавательница университета, которая решила развивать феминизм во враждебной к нему провинциальной среде. И я – живущий в США британский антрополог, которой интересно придумать более демократичную форму исследования и сотрудничества.

Мы с Валентиной встретились во времена тектонических геополитических сдвигов. Происходил развал государственного социализма, заканчивалась холодная война, и страна начинала сложный путь, так называемую перестройку. Наши отношения стали возможными в силу этих политических и экономических перемен. Еще несколькими годами ранее в России фактически невозможно было проводить обычные этнографические исследования, не говоря уже о партиципаторном исследовании с самостоятельной общественной группой. Нас тянуло друг к другу по ряду причин. Как часто бывает между антропологом и главным информантом, между нами возникла сильная личная симпатия, и наши взгляды совпадали. Каждая из нас находилась на собственном этапе жизни, но мы обе пребывали в лиминальном пространстве. Еще вчера я была студенткой, а сегодня принималась за полевую работу для диссертации. Валентина увязла в возможностях меняющегося неправительственного поля деятельности (социальное предпринимательство, карьерный феминизм). Она чувствовала, что находится на пороге чего-то нового, и не знала, как действовать дальше. У нас был схожий нарратив; мы обе считали себя феминистками и с тревогой смотрели на изменения в женском активизме, к которым привела западная помощь. Валентина вовлекла меня в свою группу и была главным наставником: направляла меня и учила приносить пользу, когда я работала в университете и в местных группах. Но в конечном итоге тот процесс познания, который мы начали, был взаимным.

Хотя первые десять месяцев исследования я воспринимала как своего рода провал, как отступление от принципов PAR, они были необходимой предпосылкой партиципаторного процесса. Проект смог состояться благодаря близким связям, возникшим между нами и окрепшим в этот период. За это время я лучше узнала Валентину и других участниц группы, я встроилась в их семейные и социальные отношения. Кстати, некоторые женщины испытывали в отношении меня родственные чувства и использовали соответствующие слова (меня «удочерили», я была «сестрой»). PAR стало возможно благодаря близким отношениям и чувству доверия. Дальше я расскажу, что женщины, участвовавшие в наших время от времени проводимых семинарах, были для меня самыми близкими. Они приходили на встречи и втягивались в процесс из чувства ответственности передо мной и перед тем диалогом, который мы начали. Наш процесс PAR органично возник во взаимодействии с членами группы. Под его влиянием мне тоже нужно было двигаться и изменяться. Я взялась за дело как уже прирученный член «Женского света», а не как идущий прямо к цели аутсайдер с Запада.

Мой статус западного аутсайдера был ключевым на всех этапах проекта, но он тоже менялся. Для Валентины за ним изначально стоял интернационализм, которым она так дорожила. Приняв меня как западную коллегу-феминистку, она тем самым демонстрировала свое презрение к границам и кодексу поведения