образом это получилось, сегодня уже выяснить нельзя, но евреи не отрицали права фабриканта на этот земельный участок и не раз выражали готовность выкупить его за сумму, многократно превышающую его реальную стоимость. Однако грек пошел на принцип и не только не продал землю, но и начал застраивать ее новыми мастерскими, оставив к синагоге лишь крайне узкий проход.
Горячие еврейские юнцы стали ломать постройки. Дело запахло их арестом со всеми вытекающими последствиями, и тогда лидеры еврейской общины Кейсарии решили разрешить конфликт с помощью взятки: они обратились к Флору, и тот ясно дал понять, что в обмен на взятку прикажет хозяину мастерских расширить проход к синагоге и уладить конфликт с соседями. Евреи, недолго думая, вручили прокуратору 8 талантов золотом — поистине астрономическую сумму (один талант составлял в тогдашних мерах веса у евреев 34, 272 килограмма[28], а у римлян — 26 027 килограмма.
При этом они не озаботились даже получением от Флора хоть какого-то письменного документа, а тот после получения взятки уехал из Кейсарии в Себастию, предоставив событиям развиваться своим ходом.
На следующий день, в субботу, когда евреи явились на молитву, один из греков поставил у входа в синагогу перевернутый вверх дном горшок и на нем демонстративно зарезал птицу — намекая таким образом на то, что все евреи — прокаженные и им было бы неплохо принести в жертву птицу, как их Тора предписывает прокаженному, исцелившемуся от своей болезни. На месте вспыхнули жестокие драки между евреями и греками, причем каждая из сторон стала хватать в качестве оружия все, что попадалось под руку. Начальник городской конной стражи Юкунд попытался было навести порядок, но воодушевленные указом Нерона греки отказались ему повиноваться. Евреи, прихватив свитки Торы, в страхе бежали из города, а затем тринадцать лидеров общины Кейсарии направились в Себастию к Флору, чтобы просить его заступничества. При этом они осторожно намекнули, что рассчитывают на его поддержку в обмен на те самые 8 талантов, которые ему уже подарены. Но намек привел Флора в ярость, и, заявив, что у евреев не было права вывозить свои книги из города, он бросил их в тюрьму.
Весть об этом мгновенно дошла до Иерусалима, и город загудел от возмущения. Но Флор — в соответствии с версией Иосифа о том, что он всеми силами желал подтолкнуть евреев к восстанию, — вместо того, чтобы попытаться утихомирить страсти, потребовал выдать ему из Храмовой казны 17 талантов «под тем предлогом будто император нуждается в них» (по одной из версий, возможно, в счет покрытия недоимок).
Это окончательно вывело народ из себя, и огромная толпа собралась у Храма, требуя немедленно направить делегацию к императору, с тем чтобы он освободил страну от Флора. Нашлись также те, кто поливал прокуратора самыми грязными словами, а несколько шутников взяли в руки корзинки и стали обходить толпу, прося милостыни и жалобно приговаривая: «Подайте бедному, несчастному Флору».
Не секрет, что во все времена власть имущих больше всего раздражало не возмущение, а смех по их адресу. Флор не был в этом смысле исключением: как только ему доложили об этой шутке, он пришел в ярость и направился в Иерусалим во главе большого отряда конницы и пехоты — с явным намерением учинить расправу над его жителями.
Иерусалимцев объял страх. Поначалу, надеясь умилостивить прокуратора, они решили устроить ему обычную торжественную встречу. Но когда по приказу Флора конница двинулась на толпу, та в ужасе разбежалась, и в городе воцарилась мертвая тишина в ожидании грядущих казней.
На следующий день Флор воссел на поставленное перед царским дворцом судейское кресло, вызвал к себе на суд священников и старейшин и потребовал выдать ему тех, кто насмехался над ним, угрожая в противном случае расправиться с ними самими. Те попытались урезонить прокуратора, утверждая, что народ в целом настроен мирно, не собирается бунтовать, а тех юношей, которые позволили себе грубые шутки по его поводу, уже невозможно разыскать, да они, наверное, и сами жалеют о своем поступке. Так что для всех будет лучше, если Флор сейчас объявит, что прощает народ, вместо того чтобы казнить его за выходку нескольких человек.
Однако прокуратор явно не был готов выслушивать такое предложение и вместо этого дал приказ своим солдатам разгромить рынок в Верхнем городе и убивать там всех, кто попадется под руку. Большинство прибывших с ним всадников и пехотинцев составляли жители эллинизированных городов Иудеи и Галилеи, ненавидевшие евреев не меньше прокуратора, и потому они бросились исполнять приказ не за страх, а за совесть: в течение короткого времени рынок был разгромлен и свыше 3600 человек, живших в прилегающих к нему кварталах, включая женщин и детей, были убиты.
Невольной свидетельницей этой кровавой резни стала принцесса Вереника (Береника, или, еще точнее, Береники — именно так произносили ее имя современники). Дочь Агриппы Первого, она в это время как раз развелась со своим третьим мужем, царем Киликии Полемоном, тяжело заболела и, выздоровев, прибыла в Иерусалим, чтобы принести благодарственную жертву в Храм. Заодно она приняла на месяц обет назорейства, обрила голову и ходила босиком. Ей было на тот момент 36 лет, и она все еще была очень красива.
Вереника направила к Флору командира своего отряда телохранителей с мольбой прекратить кровопролитие, но дело кончилось тем, что римские солдаты едва не растерзали ее саму и ее стражу, и она была вынуждена укрыться во дворце. Затем босая и с неприкрытой головой принцесса предстала со все той же мольбой перед прокуратором, но ей дали ясно понять, что лучшее, что она может сделать ради своей безопасности, это уйти.
Завершился этот страшный день тем, что Флор приказал схватить, бичевать, а затем распять десятки знатных иерусалимцев, включая тех, кто имел римское гражданство и звание «всадников», то есть подлежал казни только через суд и уж, конечно, никак не унизительной смерти через распятие.
Ни один прокуратор до того не позволял себе подобного злодеяния и беззакония. И Иосиф, бывший непосредственным свидетелем происходившего, понимал, что это только начало.
Так, в написанной впоследствии «Иудейской войне» Иосиф ясно доказывает, что последующее восстание было обусловлено исключительно стяжательством, произволом и жестокостью римских прокураторов, снимая, по сути дела, с евреев обвинения в необоснованном мятеже.
* * *
Дальнейшие события развивались стремительно. Во время похорон жертв резни возмущение народа нарастало, повсюду раздавались призывы взяться за оружие и отомстить римлянам. Однако и храмовая аристократия, и члены Синедриона видели в тот момент свою миссию в том, чтобы предотвратить новое кровопролитие, и потому, с одной стороны, стали умолять народ успокоиться и не провоцировать Флора, а с другой — направили