томившиеся в тюрьме коэны были освобождены, и таким образом миссия молодого посланца из Иерусалима увенчалась успехом.
Однако прежде, чем это произошло, случилось, очевидно, немало событий.
По опыту делегации, оспорившей решение прокуратора Феста, Иосиф понимал, что для него крайне важно лично встретиться с супругой императора Поппеей, которая не раз проявляла симпатии к евреям, а по слухам, даже тайно прошла гиюр — церемонию перехода в иудаизм. Иосиф вроде бы эту версию в «Древностях» даже поддерживает, называя Поппею «глубоко верующей женщиной, которая наставляла императора в вере», то есть чуть ли и не самого Нерона превращая в еврея-прозелита.
Однако, разумеется, версия об обращении Поппеи в иудаизм не более чем версия. Эта почтенная матрона, видимо по праву считавшаяся самой красивой женщиной Рима, была типичным продуктом своей среды и своего времени. Тацит отмечает в первую очередь ее алчность и властолюбие, и у нас нет оснований ему не верить. Но вместе с тем она, вне сомнения, была очень умна, и самые низменные качества, как и во многих римских аристократах, в ней удивительным образом сочетались с самыми высокими. В том числе и с тягой к духовности, которую на фоне переживаемого римским обществом религиозно-философского кризиса испытывали многие представители высшего общества империи. В поисках ответов на мучающие их вопросы они обращались к различным религиозным и философским системам, в том числе и к иудаизму с его таким загадочным для язычников единственным, невидимым и неощущаемым Богом. Некоторые из них и в самом деле принимали иудаизм, причем нередко это были женщины, подпавшие под влияние своих любовников-евреев.
Однако Божественная Августа Поппея Сабина, похоже, была все же не из их числа. Из слов того же Иосифа Флавия следует, что наряду с иудаизмом она интересовалась также восточным оккультизмом и проявляла благосклонность «к халдеям и магам».
Но Поппея была тем ключом, без которого успех его миссии был невозможен, и Иосиф рассчитывал на то, что живущие в столице соплеменники помогут организовать ему такую встречу. В Риме на тот момент жило несколько десятков тысяч евреев, игравших немалую роль в экономической и культурной жизни города. Бо`льшая их часть обреталась на правом берегу Тибра, но селились они и в других кварталах, причем обязательно общиной, у каждой из которых была своя синагога. Даже между собой эти евреи говорили уже только на койне, а Священное Писание предпочитали читать в переводе на греческий. Что вовсе не означает, что они не считали своей духовной столицей Иерусалим, в который время от времени совершали паломничество. Кроме того, они регулярно отправляли в Иерусалимский Храм огромные пожертвования, что вызывало бешенство у римлян, наблюдавших за тем, какие колоссальные богатства ежегодно утекают в Иудею.
Иосиф об этом не пишет, но, судя по всему, самые уважаемые члены еврейской общины Рима устроить ему встречу с Поппеей отказались — видимо, не пожелав вмешиваться в спорное дело и давать еще один повод заподозрить себя в двойной лояльности.
И тогда Иосиф обратился за помощью к актеру Алитиру (он и стал прототипом Деметрия Либания в романе «Иудейская война» Фейхтвангера). Сьюард убежден, что Иосиф пошел на этот шаг от безысходности: отношение к актерам у евреев было самое негативное. Ну а к римским актерам в особенности, так как в дни праздников они играли богов, нимф, сатиров и всех прочих, а значит, с точки зрения иудаизма, занимались идолопоклонством.
Алитир же вдобавок ко всему был не драматическим актером, а мимом, то есть принадлежал к тем, кто развлекал прохожих на улицах и аристократов на их виллах грубыми шутками, нередко носившими откровенно скабрезный, а подчас и порнографический характер. Но благодаря своему таланту комика-мима Алитир стал одним из самых любимых артистов императора и императрицы, он обладал правом свободного входа во дворец и часто виделся с ними обоими. При этом, будучи евреем по рождению, он продолжал хранить верность своему народу и, выслушав Иосифа, охотно вызвался ему помочь.
Так Иосиф попал в личные апартаменты императрицы и, судя по всему, понравился ей как мужчина. Вне сомнения, он был интересен императрице и как еврей, посвященный во многие тайны своей религии и не чуждый мистицизму. Вряд ли дело между ними дошло до романа, как это предполагают многие историки, — такой шаг был связан со смертельным риском для обоих, поскольку жена цезаря должна быть вне подозрений. Но о том, что взаимная симпатия возникла, свидетельствует не только то, что Поппея упросила Нерона как можно скорее освободить из тюрьмы еврейских священников, но и то, что Иосиф получил от Поппеи, «помимо этого благодеяния, великие дары»[27].
Вдобавок, по одной из версий, тот самый римский бюст, по которому мы представляем, как выглядел Иосиф Флавий, был изготовлен по указанию Поппеи. И, глядя на этот бюст, следует признать, что Иосиф был по-своему красив.
Видимо, бо́льшую часть из своего почти трехлетнего пребывания в Риме Иосиф жил на «благодеяния» Поппеи, ни в чем не нуждаясь. При этом, если судить по бюсту, он сбрил бороду (что категорически запрещено евреям Торой) и внешне ничем не отличался от остальных римских обывателей.
Фейхтвангер в романе «Иудейская война» утверждает, что именно в Риме Иосиф познакомился со своим заклятым врагом и пожизненным оппонентом Юстом (Юстусом) Тивериадским, и тогда же между ними произошла первая стычка и возникла взаимная неприязнь. Но это не более чем художественный вымысел, с помощью которого писатель попытался объяснить дальнейший ход событий в Иудее. Вероятнее всего, знакомство Юста и Иосифа произошло позже, в бытность последнего губернатором Галилеи.
* * *
Вне сомнения, Рим не мог не произвести неизгладимого впечатления на Иосифа своей имперской мощью.
Обилие грандиозных языческих храмов, высоких, иногда в семь-восемь этажей доходных домов, термы, дворцы, виллы — все это невольно должно было поразить его воображение. Если в его родном Иерусалиме население составляло порядка ста тысяч человек, а в Александрии — трехсот тысяч, то в Риме жило свыше шестисот тысяч.
Не мог не поразить его и отстроенный после пожара «Золотой дом» Нерона, представлявший собой утопавший в золоте и драгоценных камнях дворцово-парковый ансамбль общей площадью до 120 гектаров. В этом дворце, посреди которого высилась 30-метровая статуя императора, его и принимала Поппея, а возможно, и сам Нерон.
Но сам языческий дух Рима был Иосифу глубоко чужд. Он не только избегал соблазна попробовать запретную для евреев пищу, но и не ходил на гладиаторские бои и прочие языческие игрища в цирк, и — так и не приобщился к римскому театру.
Что же, в таком случае, заставило его задержаться в Риме на целых три года; даже после того, как он исполнил свою миссию? Ответ