Читать интересную книгу "Червь-3 - Антон Лагутин"

ряд нижних зубов.

Наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть, всматриваюсь. Полость рта напоминала половинку откусанной сливы. Вроде, всё как у обычного человека умершего пару дней назад — синее с матовым напылением. На языке выступали голубые вены, а щёки изнутри были все изрезаны, как будто в порыве боли он их искусал.

Эдгарс окликнул Ала.

— Алош, меня дожидаются два любопытных экземпляра в лаборатории. Ничего особенного, но с одного, возможно, я смогу снять достаточно материала дня нашего доспеха. Нужно сказать спасибо Инге, что она особо не размахивала мечом как ужаленная в жопу, а точным ударом снесла голову одному бедолаге. Жаль-жаль-жаль паренька, молодость только забурлила в его теле, а уже лежит у меня на столе. Мёртвый.

Ал послушно кивает. А Эдгарс продолжает:

— Я пойду, а ты уж проследи, чтобы всё прошло гладко, — тут он смотрит на нас как воспитательница на детей в детском саду, — Помни — у нас запасов нет, если что-то испортите… сам понимаешь, найти замену будет крайне сложно.

Глядя отрубленную (или грубо срезанную тупым ножом) голову, я говорю:

— Здесь испортить можно только лицо.

— Ах да. Я и забыл. Борис настоял на том, чтобы лицо сохранили в его первозданном виде. То есть — лицо необходимо срезать аккуратно, а на его место — установить маску.

Мою маску! Просто заебись!

Закончив раздавать обязанности налево и на право, Эдгарс вышел из кабинета с сияющим лицом. Таких довольных стариков надо еще поискать. Всех напряг работой!

Я с минуты постоял, рассматривая то нож, то голову, стоящую на столе в прямоугольнике солнечного света, вываливающегося из окна напротив.

— Садись, — вдруг прервал молчание Ал.

Он вскакивает со стула и перемещается к торцу стола. Рукой указывает мне на свой стул, намекая на лучшее рабочее место в мире. Как мило. Я хотел поломаться, набить себе цену, изобразить ломучую целочку, которая никогда в жизни не раздвинет свои бледные ножки перед потным мужиком, но купюры крупным номиналом и грубая мужская сила работают безотказно…

Пришлось плюхнуться на твёрдый стул и уставиться на Ала.

— Спасибо! — сказал я, подмигнув пареньку.

— Ты с ножиком умеешь обращаться?

— С этой зубочисткой? — я крутанул ножик в ладони, спорол им воздух, пару раз пырнул воображаемую цель, а потом просто сказал: — Нет.

— Я так и понял.

Какой же он серьёзный, пиздец!

Непостижимо!

Ал обходит стол, встаёт напротив меня. Берёт в руки отрубленную голову. И бросает в меня! Вот сука! Я ж охерел! Но реакция не подвела. Я схватил её как баскетбольный мяч, даже ножик не обронил.

— Ты какого хрена делаешь? — я был максимально возмущен!

— Ничего страшного…

— А если повредим…

— Ты ничего там не повредишь.

И действительно. Этой каменной башке хрен чего будет, даже если скинуть её с крыши небоскрёба. Даже если она прошьёт дыру в крыше автомобиля. Пробьёт асфальт и попадёт прямиком под мчащийся ей на встречу поезд метрополитена.

— Разверни голову к себе лицом, — говорит Ал.

Тем временем он выложил квадратные кусочки кожи на столе на манер игральных карт. Рядом с ним уже лежал кусок брони; судя по всему — это будущий нагрудник. Ал берёт кусок кожи, подкладывает его впритык к краю другого куска и с помощью кабаньего волоска соединяет их между собой. Муторный процесс, но работа есть работа. Пока Ал отрезает ножиком излишек волос, торчащих во все стороны, я кладу ладони на лысую башку, что лежит у меня на коленях. На ощупь — бетонная стена. Прохладная и шершавая, оставляющая на коже еле заметную крошку. Я разворачиваю голову, утыкая её затылком себе в ноги, прямо на кожаный фартук. Смотрю на Ала, ожидая дальнейших инструкций. Я особо не стремлюсь запороть столь ценный экспонат. Хотя мне очень любопытно: если я запорю его — нам обоим дадут пиздюлей?

Словно услышав мои мысли Ал говорит:

— Найди в ящике кисточку. Тонкую.

Заглядываю в ящик. В глубине, прижавшись к боковой стеночке, среди различного хлама, лежали кисти. Ага, вижу. Это точно она — самая тонкая. Тоньше нет.

Ал одобряюще кивает головой.

— Тебе нужно срезать лицо, — он так спокойно говорит это, словно каждый день срезает по нескольку десятку лиц. — Макни кисть в бутылочке и нарисуй вот такой овал на лице… — Ал тыкает указательный палец себе в лоб и начинает вести его к щеке, рисуя овал. Палец прошёл под подбородком, переместился на противоположную щёку и вернулся в точки, с которой и стартанул. Ничего сложно. Именно так я себе и представлял эту работёнку.

Макаю кисточку. С конца капает на стол. Подношу влажный хвостик ко лбу валяющейся у меня на коленях голове. Когда первые ворсинки только касаются сухой кожи, жидкость быстро разбегается по трещинам, рисуя серую точку. Никогда не замечал за собой перфекциониста, но только вообразив себе как кисть будет криво плыть по сухой коже, оставляя за собой волнистую линию, я напрягся. Как ни крути, но я всегда топил за результат. Это не на ровном столе рисовать, ведя карандашом по белой бумаге. Нет, тут придётся изгаляться, проявить смекалку. Кстати, а вот и решение моего рабочего психоза!

Рядом с коробкой лежит моя маска. Я быстро прикинул хуй к носу, и придумал. Беру маску и кладу на лицо своего мёртвого другана. Легла неплотно, но надавив на неё с силой, села как влитая. Конечно, что-то где-то хрустнуло… а по херу. Оценив мою смекалку, Ал задёрнул бровку. И уже не спускал с меня глаз, наблюдая за всем, что я делаю. Смотрел, как я рисовал овал, обводя контур маски. Смотрел, как я взял нож. А дальше начал смеяться, видя, как у меня что-то пошло не так. Я двигал кончиком ножа у той самой серой точки, но приступить к делу так и не мог. Не мог решиться. Плёвое дело, а вот запороть было страшно. Все же, когда за тобой наблюдают — совсем не те ощущения. У тебя забирают свободу. Свободу действий. Свободу движений. Бесит!

— Попробуй начать со щёк, — говори Ал, — там кожа мягче. И поторопись, жидкость быстро высыхает.

Уперев маску в лицо, я прикладываю кончик лезвия к щеке, прямо на серую полосу от жидкости. Давлю. Нож мягко входит в кожу, как в тухлый арбуз, и упирается в кость. Я больше ничего не успел сделать, как Ал снова лезет ко мне со своими советами.