но десяток мужских глаз, собравшихся во дворе, судя по всему ради меня, быстро меня засекли. Бляха! Да и вообще, можно было особо и не торопиться.
Выхожу на улицу.
Снаружи, у самого подножья деревянной лестнице стоит кавалерийский отряд. Все всадники такие красивые, подтянутые и накачанные. Тут и Осси, и Рудх, и Дэр, и… Борис. А их лошади — просто загляденье. Словно каждая кобылка сошла с картинки старого календаря. Вот тёплый март, а вот серый октябрь. Есть май и июнь. А вот и черный холодный декабрь с белыми вкраплениями в виде крохотных снежинок, кружащих к копытам животного. Хозяин коня не лучше — сидит сугробом, зачёсывая седые кудри назад и хмуро пялится на меня. А рядом с ним — солнечный сентябрь. Рыжая кобыла с белоснежной гривой стояла без лишнего груза. Я её сразу узнал: боевая подруга, вытащившая меня из глубокой задницы. Кстати о заднице: седло на месте, а вот огромный зад жирного Амбала ей больше не прокатить с ветерком. Бедняжка, лишилась хозяина. Хотя как знать, кто тут и бедняжка.
— Садись! — скомандовал Борис, указав рукой на рыжую кобылу.
Ехать с потными мужиками хрен знает куда мне не особо хотелось, но я не уверен, что у меня есть хоть какой-то выбор. Поставив ладонь козырьком, я спрашиваю:
— А что случилось?
Подняв облако пыли, двое наездников отошли от лестницы, освобождая проход к лошади. Я не шевелился. Продолжал смотреть на Бориса в ожидании ответа, а он всё молчит. Ну, давай-давай, кто кого? Он не выдержал первым. Ладонь в кожаной перчатке со всей силой хлопнула по седлу, ожидающему моей задницы. Хлопок был такой силы, что будь эта задница молодой бабёнки — сесть бы смогла только через месяц, и то только на одну сторону.
— Я сказал: САДИСЬ!
Ладно-ладно! Жара явно подогревает не только окружающий нас воздух. Можно и не кричать. Я и с первого раза всё прекрасно понял. Даже поломаться нельзя…
Образовавшаяся тишина меня чуть напугала. Нет, окружающие мужики галдели между собой как бабки на лавке, а вот всё зверьё соблюдало гробовую тишину. Толи со мной что-то не так, толи еще чего…
Когда я начал спускаться по лестнице, рыжая кобыла заметно ожила. Развернулась ко мне мордой и как давай громко ржать. Борис тут же перехватывает вожжи и с силой тянет на себя, затыкая кобылу. И чем она тебе не угодила⁈
— Слишком грубо, — говорю я. — С девушками так нельзя обращаться. Она просто рада меня видеть.
Мужики уставились на Бориса. Даже когда я опустил свой ботинок на ступень, можно было услышать, как он со всей силой сжимает кулаки в кожаных перчатках. Звук победы. Он взбешён, но держится. Выпустил вожжи. Те безжизненно повисли передо мной. Кобыла опускает голову, давай запустить мне руку в свою гриву. Есть контакт. Горячие волны удовольствия ударяют мне в ладонь, и наваливают с новой силой, пока я медленно веду пальцы к острому уху. Я чувствую, как ей приятно. Лошадь успела позабыть настоящую ласку и сейчас была готова полностью отдать мне всю свою энергетику.
— Что с ней? — спрашивает Рудх с явной насмешкой. — Девчонка нам нужна, чтобы лошадок по ночам успокаивать⁈
Судя по всему, здесь только один человек умеет успокаивать лошадок по ночам. Вставил кольцо в ухо, и сидит лыбиться. Он бы улыбнулся сильнее, но огромный шрам не даёт ему задрать правый уголок губы, отчего его кривляния рожей смахивают на неумелые попытки показать себя лидером в этой стае. Клоун. Продолжай, может у тебя когда-нибудь что-нибудь да и получится.
— А может она моему коню погладит одно место и он резвее станет?
Ха-ха, как, блядь, смешно… Шутейка, конечно, так себе, но «стадо баранов» оценило. Попробуем шутника чуть остудить.
— Твой конь сейчас шепчет мне… — я иду к коню Рудха, — … плохо слышно.
Народ продолжает смеяться, а я продолжаю подходить к коню. Говорю:
— Он шепчет мне… ОЙ!!! Такого быть не может!
Я распахиваю рот от удивления и закрываю его ладонью. Я говорю:
— Быть такого не может!
Подношу ухо к голове кобылы, прислушиваюсь. И говорю:
— Что-то?
Смех затихает, а я продолжаю:
— Тебе не нравиться… о, нет, такое нельзя произносить вслух, но я попробую… Тебе не нравиться, когда твой хозяин лижет тебе яйца?
Все утихли. Мужика перекосило так, что он с трудом смог опустить на меня глаза.
— Твой конь жалуется на то, что у тебя слишком сухие губы. А твой язык… он хуже песка в жопе!
Сейчас уже все замолкли. Молчал даже воздух. Этот петух, что минутою ранее гордо восседал и смеялся надо мной, весь напрягся, скукожился. Его губы побелели от напряжения. И как только капля пота обжигает ему глаз, он взрывается. Дёргается в мою сторону, чуть ли не спрыгивая с кобылы, но та как по волшебству дёрнулась в бок, убирая от меня безумца. Он перекидывает ногу через седло. Походу дела сейчас прыгнет и понесётся ко мне… Но… Борис громко кричит:
— ПРЕКРАТИТЬ! Рудх, немедленно угомонись!
— Но эта су…
— Я сказал: УГОМОНИСЬ! Даже не смей спрыгивать с кобылы! Ты меня понял⁈
Он всё понял. Влез обратно в седло и принялся пялиться на меня. Обиженка, бля.
— Инга, что ты вытворяешь?
— Правду говорю…
Ну и лгунишка же я.
— Прекрати!
Всё это время лошадь Бориса крутилась вокруг себя, из-за чего ему постоянно приходилось крутить головой, ловя меня взглядом.
— Нам плевать, что тебе говорят наши животные! Поняла! Я не слышу?
— Поняла…
— Если ты продолжишь — маски своей не увидишь. Это понятно?
— Понятно…
— Нам нужно торопиться. Быстро садись в седло!
Когда Борис угомонился, а вокруг повисла тишина, я снова напрягся. Взбирался в седло и думал, почему все лошади молчат. Ни единого звука. Неужели приключения с крысами было острой формой шизофрении, втянувшей меня в очередную пиздецовую историю, как всегда это бывает. Или привиделось, послышалось, показалось? Хрень какая-то… Как бы не оказалось, что Борис поставил на меня весь свой авторитет, а я всё проебал… И больше нет у меня никакого дара. Уже хочу ему признаться, но о чудо! Влезая в седло под взгляды десятка наездников, я чётко слышу:
— Я рада нашей встречи.
Вначале я не поверил. Даже обернулся, не поняв, где расположился источник голоса. Слова пронеслись сквозь голову, словно в ушах два китайских наушника: вначале