Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не обращая внимания на сильный ливень, эта женщина говорила солдатам, какая она заботливая мать. Моя мать.
Она их просила.
Она их умоляла.
Её намокшие чёрные волосы слиплись и напоминали острые сосульки, свисающие с подбородка. Пытаясь убрать сосульки за ухо, она упрашивала солдат дать нам возможность покинуть город. Решалась моя судьба. Этой женщине было плевать на себя, плевать на судьбы тысячи человек, оставшихся позади нас волочить свою жизнь среди руин нашего города.
Только моя судьба.
Солдаты в промокшей от дождя форме переглянулись. Начался диалог. Грубый диалог, обильно разбавленный матом и сальными шутками. Но услышав только одно слово, одно, бля, слово, мать обрадовалась. Сказала спасибо. Мне на ухо она тогда шепнула: вертолёт.
Вертолёт — это счастье.
Вертолёт — это надежда.
Вертолёт для нас не только стальная птица питающаяся солярой. Для нас вертолёт — ангел, забирающий наши истерзанные души прочь из этого ада.
Мать взяла меня на руки, а один из вояк натянул на нас полупрозрачный дождевик. Она накинула капюшон, а мне только и оставалось, что сидеть смирно и наслаждаться стуком бьющихся капель о полупрозрачный целлофан зелёного цвета. Противные холодные капли больше не хлестали меня по лицу. Больше не щепали глаза, не оставляли на губах кисловатый привкус серы, появляющийся в облаках из-за густых столбов дыма, что изрыгались из каждого сожжённого дотла здания.
Мы побежали. Хлюпая грязью, мать бежала сломя голову за солдатами.
Я ничего не видел. Я только мог слышать. Мог слышать всё то, что происходило вокруг. И вот слыша всё это, мне хотелось оглохнуть. Я мечтал, чтобы в ушах стоял звон, как после огромного взрыва.
Я вжимаюсь в горячую шею матери как в подушку, закапываю нос поглубже и дышу. Громко, вдыхая запах кислого пота, успевшего смешаться с пресными каплями дождя.
Мне страшно.
Тепло и страшно. Но это ощущение продлилось недолго.
Мы вдруг остановились. Под гогот десятка мужских голосов маме подали руку. Помогли спуститься. Есть слова, от которых вы быстро успокаиваетесь, уходит тревога, вам хочется жить. А есть слова, после которых вам становится страшно. Вам не хочется жить. И сейчас я не мог понять своё состояние. Чувства меня обманывали.
Мужские голоса говорили нам, что сейчас безопасно. Проходила минута, и я слышал — опасно.
Минута — безопасно.
Минута — опасно.
Эти эмоциональные качели любого сведут с ума. И даже на одно «опасно» будет сказано два «безопасно» — легче не станет. Оказавшись в очередной «минуте безопасности» я решился оторвать лицо от материнской шеи. Опустил глаза. Там, внизу, под заляпанными грязью материнскими кроссовками я вижу утопленную в грязь одежду. Вижу множество стреляных гильз от автомата. Их так много, что они вылетают из-под подошвы ботинок бегущих впереди солдат.
Когда наступила «минута опасности» мы замираем. Я продолжаю смотреть, не спуская глаз с земли. Мама стояла на бронежилете. Рядом валялся еще один. Дальше — еще один. И сзади — еще один. И даже когда мы прошли дальше, под ногами продолжали валяться жилеты. Весь окоп, вся эта дорога «жизни» была вымощена бесполезными бронежилетами, в которые вместо бронепластин вставляли пиленые доски. Твёрдая опара, завёрнутая в иллюзию безопасности.
Снова «минута опасности». Мы замираем, дрожим от холода, а один из вояк начинает нам рассказывать про те самые пресловутые лепестки.
Нам сказали, что мы пойдём медленнее. Нам сказали, что сейчас нельзя торопиться. Я продолжаю смотреть в пол, а мужской голос говорит маме, что Табурет — так они зовут хромого мужчину, на вид прожившего полвека — быстро не умеет ходить. Зато, он быстро находит лепестки, как свинья трюфеля. Все тогда засмеялись. А потом прозвучал взрыв.
Слабый. В ушах звенело секунд десять. Ошмётки грязи ударили по маминым ногам, размазались по дождевику. Жар от горячих кусков земли ощущался сквозь пластик, способный защитить лишь от надоедливого дождя.
Мужики тогда завопили в один голос:
— ТАБУРЕТ!
Пластиковый капюшон слетел с маминой головы. Я вытянул шею, высунув голову из-за материнского плеча и огляделся. Сквозь косые капли дождя я видел, как двое мужчин в камуфляже затягивают другого мужчину обратно в окоп. Он валялся совсем рядом, на земляной насыпы.
Весь заляпанный грязью.
Без ног.
Без крови.
Без каких либо криков боли.
— Что? — громко спрашивает он. — Что?
— Табурет, как ты её не заметил? — кричит ему мужчина в ухо.
— Что? — кричит Табурет.
Было забавно наблюдать, как этот мужчина дёргал своими культями, словно младенец в кроватке играет своими крохотными ножками после сна. Он не кричал. Он только спрашивал: что?
— Что? — спрашивает он.
Один из солдат, что затащил его в окоп с земляной насыпи, начал оглядываться, как будто что-то ищет. Что-то высматривает. И это что-то даёт себя найти рядом с окопом, на земляной насыпи. Солдат замер, зацепившись глазами за какой-то предмет припорошённый землёй.
— Одну нашёл! — кричит он.
Он хватается за предмет, тянет его. Мы видим показавшийся наружу черный ботинок. Этот загадочный предмет — нога.
Без крови.
Без мяса.
Солдат сдёргивает с оторванной ноги остатки штанины. Осматривает. И с грустью констатирует:
— Сломана.
— Что?
Вторая нога валялась у ног моей матери, прямо под моими ногами. Я присматриваюсь. Она без крови. Без мяса. Из рваной штанины, аккуратно заправленной в черный ботинок, торчит металлическая трубка, похожая на водопроводную.
— Целая! — крикнул солдат, забирая ногу Табурета из под наших ног.
— Что?
Всё это время дождь льет как из ведра. За нашими спинами, там, где еще час назад мы шли по проторенной тропинке, во всю грохочут взрывы, превращая когда-то прекрасный лес в мёртвое поле стружки. Холодные грязевые струи стекают с края окопа прямо на наши спины, заливая всё вокруг. Солдат приделал Табурету левую ногу, ту самую, что он подобрал возле нас. Достал из огромного рюкзака еще одну. Закрепил её, надел ботинок и поставил Табурета на ноги. Вернее — на ножки. Так солдат и сказал:
— Табурет, вставай на ножки!
Мужчине помогли подняться, вытянув его из грязи, и усадили на металлические колени. Табурет прижимал ладони к ушам, вертел головой. Зачем-то открывал рот и что-то громко кричал. Ему дали зелёную флягу. Мужчина жадно присосался, быстро осушив металлический сосуд. Затем он встал на свои металлические ноги, окинул нас всех взглядом. В его глазах я видел сострадание. Ему
- Сборник 'В чужом теле. Глава 1' - Ричард Карл Лаймон - Периодические издания / Русская классическая проза
- От Петра I до катастрофы 1917 г. - Ключник Роман - Прочее
- ФСБ. Машина смерти. Чекист остается чекистом. (СИ) - Сокольников Борис - Детская образовательная литература