Они все были одеты были одинаково — грязно-белые льняные рубахи, холщовые штаны. Многие из них периодически снимали матерчатую кепку и утирали ей пот со лба, другие радостно улюлюкали, глядя на меня, некоторые детишки грызли лепешки.
Среди толпы я заметила несколько мужчин и в более дорогой одежде, которая сразу же отличала их от толпы. Черно-красные кителя, расшитые золотом рубахи, на одном мужчине и вовсе был какой-то красочный узорный котелок — единственный в своем экземпляре. Они выглядели, как праздные зеваки, собравшиеся посмотреть на представление.
— Помогите! — заорала я и в горле мгновенно пересохло. От страха сердце со страшной скоростью сжималось в груди. — Вы не понимаете. Я не должна тут быть… Меня случайно сюда сунули…
Я орала, но с каждым словом лишь распаляла толпу. Послышались выкрики:
— Она сумасшедшая. Отрубить ей голову!
Я кинулась в другую сторону, попыталась ладошками скинуть кандалы с себя, но все было без толку.
Вдруг в толпе послышались вскрики.
— Расступись! Маркиз идет!
Я сразу же повернула голову и обомлела. Вперед толпы вышел высокий чуть смугловатый мужчина с зелеными раскосыми глазами. Черные как смоль волосы были забраны назад в хвост. Прямой ровный подбородок, точеные скулы, красивый прямой нос — его черты лица были словно прорисованы по шаблону. Широкие плечи расправлены и в целом вид у него был как у… маркиза. На поясе у него висела шпага в ножнах. Он остановился и посмотрел прямо мне в глаза, чуть прищурившись. Я поняла, что это мой последний шанс, бросилась к нему и упала в ноги. Правда, оказавшись все равно чуть выше из-за высоты деревянного помоста.
— Господин, сир, как там вас… смилуйтесь, прошу вас! Я все объясню. Моей вины тут нет…
— Как там вас? — он поднял одну бровь, и в его голосе послышалось отвращение. — Как же ты глупа, словно гусыня. Ты украла мое золото и еще требуешь простить тебя?
— Золото? — изумилась я, вдруг вспомнив, что тело ведь не мое и, судя по всему, меня выбросило в какую-то воровку. Я была ошарашена. — Прошу прощения, я все объясню, только не убивайте!
Наверное, я выглядела жалко, но мне было все равно, я хотела жить. Хоть много раз в жизни я не ценила ее, но сейчас я клялась, что пересмотрю свои взгляды, больше не буду буянить и вообще начну вести праведный образ.
— Прошу, прошу, прошу, — молила я одними губами. По щекам текли слезы и смешивались с горечью моей судьбы.
Он смотрел прямо на меня и в его холодных отражениях-блюдцах я не видела ни капли жалости — напротив, мне показалось, в них мелькнул дьявольский огонек. Он взирал так спокойно, почти не мигая и ему совсем не было меня жаль — такую беззащитную и плачущую, стоящую у самой кромки своей жизни. Ему нужно было всего лишь протянуть мне руку. Ведь наверняка в его силах было помиловать меня.
— Сир, неужели вам не жалко человеческую жизнь? Я отработаю — я буду убирать, прислуживать, что скажете…
— Мне ни к чему такая голодранка, — левая сторона его красивых губ даже немного приподнялась в усмешке. Какой же он холодный айсберг! Сволочь!
Мои глаза распухли от слез, но я не обращала на это внимания, катаясь по деревянному помосту, путаясь в длинных волосах и каком-то белом тряпье, в которое я была укутана. Это оказалось длинное платье, похожее на ночную сорочку, со слишком открытым декольте, хотя последнее сейчас меня волновало меньше всего.
Тем временем палач наточил топор и, закинув его на плечо, насвистывая, пошел ко мне. Я затаила дыхание. Вот и пришла моя смерть! В момент шока я испытала нечто вроде чувства стыда — умирать со слезами на глазах не хотелось.
В последний раз взглянула на знатного синьора из толпы. Мне показалось или у того на миг проклюнулись эмоции? Брови были нахмурены, сам смотрел исподлобья. Я представила, как палач отрубит мою голову, и она прикатится к ногам этого красавчика.
Умора!
Как же я его сейчас ненавидела. Я смотрела прямо в его глаза и шептала лишь: “Ненавижу, ненавижу”. Наверное, он был немного шокирован — видимо, не привык что какие-то воровки из отребья так смотрят на знатного вельможу. Хотелось что-то сказать ему напоследок, сделать неприятно.
— Я тебя проклинаю! — вдруг заорала я, что есть мочи. — И вас всех!
Толпа испуганно отступила. Хах, видимо, они действительно подумали, что я ведьма! Палач кивком головы кивнул мне на бревно. Я с омерзением увидела серо-бурые разводы на нем, и меня чуть не вывернуло наизнанку. В шее появилась боль — она пока что была мифической, но слишком реальной — я даже почесала это место, как вдруг нащупала медальон.
— Лохински! Вытащите меня отсюда! Немедленно! — заорала я в амулет.
Но он был холоден и беззвучен. Все, это был конец. Напоследок я крикнула в устройство передачи: "Ты не Лохински, а Лоховински! Пусть тебя черти заберут!"
“Ну все!”. В изнеможении я села на краю помоста. Пусть тащат меня сами к плахе, если хотят. Толпа вновь зароптала, а кто-то выкрикнул:
— Сжечь ведьму!
— Сжечь! — послышался гомон, однако, его перекрыла более сильная звуковая волна. Сначала я не поняла, откуда исходит звук, но, повернувшись, я увидела как из-за деревянной круглой арки, ведущей внутрь городка, выбегает свора разгневанных людей, одетых в самое разное одеяние.
По внешнему виду было понятно, что это простой люд — одежда самая обычная, такая же, как и у толчеи у помоста, в руках вилы, ножи, у кого-то деревянные кирки. По одиночке они не представляли угрозы — дородные дюжие неповоротливые мужики не смогли бы совладать с бравыми красно-белыми кителями — однако, огромная масса смела практически все на своем пути.
Я стояла на помосте и видела, как люд сражался с кителями и побеждал. Черноволосый незнакомец исчез, предварительно пару раз мелькнув в толпе — он отражал удары со всех сторон, но вскоре я его потеряла из виду. Палач смылся моментально, прыгнув в ближайшую подворотню сразу за фруктами. Я же осталась словно раненый зверь в клетке — привязанная металлической цепью к колышку — я не могла отойти ни на метр. Мне оставалось лишь ждать своей участи.
Вдруг один дородный детина из толпы с измазанным кровью лицом обратил на меня внимание. Словно в замедленной съемке, я видела как он поднял глаза, затем руку с топором, после чего тут же понесся на меня. От страха я закричала и закрыла лицо руками.
Глава 2
— Эй, мисс, вы Люку Бурого знаете? — мрачный детина склонился надо мной, и я почувствовала страшную вонь пота и грязи, сдобно приправленную медным запахом крови — возможно, не его.
Медленно я убрала ладони и взглянула на него. Он нависал прямо надо мной, словно грозовая туча, и разглядывал декольте. В каком-то безумном порыве я постаралась запахнуться поплотнее, на что он заржал:
— Не стесняйтесь. Чего я там не видел! — и тут же добавил, — а пойдемте со мной, госпиталь Святого Мартина даст вам чашку горячего супу и краюху хлеба. Вы совсем видимо изголодались, они перед казнью никогда не кормят.
Мужик поднял топор прямо надо мной и я подумала, что сейчас он отрубит мне ногу, однако, ломик пришелся аккурат по металлической цепи. Та, взвизгнув и изрыгнув сноп искр, рассыпалась на несколько звеньев. На ноге все еще оставался металлический остов, но я могла с ним перемещаться, во всяком случае, мне не нужно сейчас умирать, а это уже хорошо!
Я повернулась к детине и в сердцах крикнула:
— Спасибо тебе от души!
Он кивнул и бросил:
— Давайте я помогу, мисс. Здесь вам не место!
Он подхватил меня за талию и помог спуститься с помоста, оттолкнув дерущуюся парочку, одним из которых был знатный господин в цветастом котелке. Это был тот самый мужчина, который пять минут назад стоял в толпе и собирался развлечься моей казнью. Мужик, с которым он дрался, ловко нанес ему по голове удар ломиком и месье упал. Я же отвернулась, не желая видеть подробности, лишь прошептав: “Боже, в какую мясорубку ты отправил меня, Лохински?!”