Читать интересную книгу Миссия в ад - Дэвид Балдаччи

да ведь?

Санитар налил воду в стакан, и Эрл с жадностью выпил ее до дна. Потом утер рот и с новообретенной энергией выпалил:

– Я попал за решетку двадцать лет назад. Сначала на пожизненное, в федеральной тюрьме. Но тут меня притянули снова, подвели под смертную казнь. Все адвокаты, эти сукины дети. Штат взял меня за задницу. И федералы им позволили. Просто отдали меня – на раз! Есть у меня права? Никаких, черт побери, если они могут так делать. Понимаешь, о чем я толкую? Все только потому, что я ее убил. В федеральной тюрьме у меня было теплое местечко. А теперь погляди на меня! Спорить могу, я заработал рак из-за этой дыры. Точно тебе говорю. Он тут, в воздухе. Повезло еще, что СПИД не подхватил.

Он задрал брови и понизил голос:

– Ты знаешь, что он тут у каждого второго.

– Угу, – пробормотал санитар, проверявший файл другого пациента в своем лэптопе. Тот стоял поверх тележки с запирающимися отделениями, где хранились лекарства.

Эрл выдохнул:

– Я торчу тут двадцать лет плюс еще почти два. Чертову уйму времени.

– Да, с математикой у тебя порядок, Эрл, – рассеянно ответил санитар.

– Первый Буш еще был президентом, но потом тот парень из Арканзаса победил его на выборах. Их как раз показывали по телику, когда я сюда попал. Значит, был девяносто второй. Как, кстати, его звали? Того парнишку. Говорили, он еще наполовину цветной.

– Билл Клинтон. И никакой он не цветной. Просто играл на саксофоне и иногда заглядывал в афроамериканские церкви.

– Точно. Он. С тех пор я тут и сижу.

– Мне было семь.

– Чего? – рыкнул Эрл, прищуриваясь, чтобы лучше видеть. Он привычным жестом погладил живот, пытаясь утишить боль.

Санитар ответил:

– Мне было семь, когда Клинтона избрали. Мать с отцом совсем растерялись – они были республиканцы, конечно, но он вроде тоже происходил с юга. Думается, они оба голосовали за него, но не хотели в этом признаваться. Да и ладно. Это же Алабама, в конце концов. Либерал тут победит, когда рак на горе свистнет. Ты со мной согласен?

– Милая Алабама, – Эрл кивнул головой. – Я тут долго прожил. Семья у меня была. Но сам я из Джорджии, сынок. Я – тамошний персик[1]. Не мальчуган из Алабамы.

– Ясно.

– Но меня отправили в местную тюрьму за то, что я понаделал в Алабаме.

– Понаделал, да. Хотя, опять же, какая разница. Джорджия, Алабама – два сапога пара. Другое дело, если бы тебя сослали в Нью-Йорк. Или в Массачусетс. Вот это правда как другая страна, черт их дери.

– За то, что я понаделал, – повторил Эрл шепотом, все еще потирая живот. – Терпеть не могу евреев, цветных и католиков. Пресвитерианцев[2] тоже не люблю.

Санитар покосился на него и с усмешкой переспросил:

– Пресвитерианцев? Они-то что тебе сделали, Эрл? Это ж все равно что ненавидеть амишей[3].

– Развизжались как свиньи на бойне, вот что они сделали, уж поверь мне. В основном, впрочем, евреи и цветные. – Он пожал плечами и вытер пот со лба углом простыни. – Но, если по-честному, я вроде ни одного пресвитерианца не убил. Как-то они мне не попадались, а то я бы не упустил возможность.

Улыбка расползлась по его лицу и достигла глаз. И по этой улыбке можно было с уверенностью сказать, что, несмотря на возраст и болезнь, Эрл Фонтейн оставался убийцей. Все еще оставался. И всегда останется – до самой смерти. Которая откладывалась слишком долго, по мнению законопослушных обывателей.

Санитар отпер одно из отделений тележки и достал какие-то лекарства.

– Ну и зачем тебе поступать так с ними, а? Они ж тебя не трогали, ни один, поклясться могу.

Эрл откашлялся и сплюнул мокроту в стакан. Пробормотал хмуро:

– Достаточно того, что они просто живут. Для меня это уже причина.

– Думается, именно поэтому ты тут и очутился. Но тебе пора бы примириться с Господом нашим, Эрл. Они же все дети Божьи. Тебе надо встать на истинный путь. Ты скоро с ним увидишься.

Эрл расхохотался во всю силу оставшихся легких. Потом успокоился, и лицо его разгладилось.

– Ко мне люди придут.

– Очень хорошо, Эрл, – сказал санитар, делая укол обезболивающего заключенному на соседней кровати. – Семья?

– Нет. Свою семью я убил.

– И почему? Они были евреи, или пресвитерианцы, или цветные?

– Люди придут меня повидать, – ответил Эрл. – Со мной еще не кончено, понял?

– Угу. – Санитар проверил карточку другого пациента. – Постарайся правильно распорядиться временем, которое тебе осталось, старик. Часики-то тикают – для всех нас.

– Сегодня придут, – повторил Эрл. – Я тут на стене отметил, погляди.

Он указал на бетонную стену, с которой ногтем сколупывал краску.

– Сказали, шесть дней, и придут повидаться со мной. Вот тут шесть отметин. С математикой у меня порядок. Башка еще варит о-го-го.

– Ну, тогда передай им от меня привет, – сказал санитар, укатывая с собой тележку.

Эрл лежал неподвижно и смотрел на дверь палаты, когда на пороге возникли двое. Оба в черных костюмах и белых рубашках, в начищенных черных ботинках. Один был в очках в черной оправе. Второй выглядел так, будто только выпустился из старшей школы. У обоих в руках Библии, лица ласковые, с заботливым выражением. Респектабельные, смирные, законопослушные граждане. На самом деле – ничего подобного.

Эрл встретился с ними глазами.

– Пришли повидаться со мной, – пробормотал он, внезапно становясь собой прежним. Когда-то у него была в жизни цель. Пускай ему оставалось недолго, она появилась у Эрла опять.

«Свою семью я убил», сказал он, но это было не совсем точно. Он убил жену и закопал ее тело в подвале под домом. Его нашли много лет спустя. Вот почему он оказался тут и был приговорен к смерти. Следовало найти место получше, чтобы спрятать труп, но ему было не до того. Он занимался делом – убивал других.

Федеральное правительство отдало Эрла штату Алабама, который судил его и приговорил к смертной казни за ее убийство. У него уже был запланирован визит в камеру смерти в тюрьме Холман в Этморе; с 2002 года в штате Алабама казнили смертельной инъекцией. Но с некоторых пор сторонники смертной казни настаивали на возвращении «Старого иcкрилы», стула, осуществлявшего последнее правосудие с помощью электрического тока.

Все это Эрла не беспокоило. Его процесс затянулся настолько, что смерть на электрическом стуле ему не грозила. Причиной был рак. Ирония заключалась в том, что по закону заключенному следовало пребывать в добром здравии, чтобы подвергнуться казни. Так Эрл избегнул быстрой