class="p1">Ее невинный вид почти убеждает меня в том, что ее интересует мое мнение.
Богиня вскидывает подбородок, ее черные губы лишь слегка шевелятся. Но хор тысячи теней разносит зловещим эхом:
-- Я освобождаю тебя, Аластор Кроули.
Земля испуганно содрагается. Каменная пещера возмущенно грохочет. Древо Смерти обреченно стонет.
Длинные корни, вонзившиеся в землю на многие метры, стремительно иссыхают. Будучи частью дерева, я ощущаю это сам. Словно твои руки и ноги сначала загораются, как от лихорадки, а затем немеют, будто перед гангреной. Но это все неважно.
Пришлось, конечно, подождать, но, как говорится, терпение -- благодеятель. Мой План наконец-то приходит в действие...
Издав последний вздох, Древо Смерти рассыпается в прах. Впервые за неполный век мои ступни касаются прохладной сырой земли.
Высушенное, как изюм, тело не выдерживает, ноги подкашиваются. Только воля не позволяет мне свалиться на колени перед какой-то там "богиней".
Восхищенная моим упорством Мара шагает навстречу. В ее искрящихся детской радостью глазах видно мое отражение. Видно, как немощный старик с жидкой сединой в считанные секунды молодеет, обрастает мышцами и черной непослушной шевелюрой.
Не стесняясь своей наготы, он твердо встает на ноги и распрямляет плечи. На его груди, прямо под сердцем, чернеет печать Ворона. Он осматривает рассыпчатые останки своей тюрьмы и с надеждой спрашивает:
-- А обратно уже поздно?
Мара отшатывается, ее тонкие брови сталкиваются друг с другом.
-- Что...
Богиня задает вопрос, но я уже не слушаю. Моим внимание всецело завладевает ночное небо над нашими головами. И семь парящих на метлах ведьм.
Быстро они, думаю я, хотя и не удивительно.
Летающие метлы -- частое явление среди колдуний. Но на их месте я бы задался вопросом, а почему мне так нравится кататься на длинных твердых штуках.
Незванные гостьи облачены в балахоны, короткие пикантные платья, а одна молодая особа и вовсе уважила старого колдуна: надела только колпак.
Хотя она просто может быть анимагом-оборотнем -- вот уж кто любители щеголять нагишом. В любом случае, из-за позы колдуньи мне не разглядеть печать на ее груди, если таковая и имеется.
-- Не смей сделать и шага, Кроули! -- надрывается самая старая из семерых.
Среди остальных стражниц моей тюрьмы проходит робкий шепоток:
-- Это правда он? Тот самый Аластор Кроули?
-- Да, я уверена! У меня над кроватью висит его портрет!
-- Так это не бабушкины сказки? Мы и вправду охраняли тюрьму сильнейшего колдуна всех времен и народов?
-- Мамочки! Как я выгляжу? Ряса не мятая? Вот бы узнать, какие ведьмы ему по вкусу...
-- А я с детства мечтала увидеть его гримуар! Говорят, он большой и толстый...
Улыбка сама лезет на лицо. Я подмигиваю ведьме в колпаке. Она смущенно прячет глазки, но метла под ней слегка разворачивается, и интимные места голого девичьего тела предстают для меня во всей красе.
К слову, даже печать гримуара удается рассмотреть.
Старшая среди стражниц рявкает:
-- Захлопнули варежки, дуры! Не забывайте, за что он был запечатан!
Ведьмы вмиг смурнеют, в их руки из ниоткуда ложатся книги заклинаний -- гримуары. Значит, они все чернокнижницы.
Моими надзирателями определили сильнейших из колдунов. Впрочем, по-другому и быть не могло.
Над страницами книг и вокруг стражниц вспыхивают магические печати. Становится светло, как днем. Воздух гудит от магического напряжения, дышать становится тяжелее.
Беру свои слова назад. Чтобы с гримуарами на руках еще и печати клепать, надо быть редкими дилетантами.
Слегка разочарованный, я бездействую, и это, похоже, воодушевляет старшую стражницу. Она указывает на меня пальцем и говорит:
-- Именем Ковена ты был приговорен к вечному заключению! Твоими надзирателями были назначены мы, Мастера Семи Школ! И чтобы исполнить долг, мы готовы даже пожертвовавать своими...
Встретившись со мной взглядом, старуха сглатывает ком в горле. Она продолжает:
-- …Своими жизнями! Посему, Аластор Кроули, именем Ковена я приказываю тебе и твоему сообщнику...
Внезапно ее прерывают недоумевающие ведьмочки:
-- Подождите, Старшая! Разве обязательно прямо жертвовать жизнями?
-- Да, он же бессмертный! Немного нечестно получается...
-- Может, мы просто сообщим Совету, что он выбрался из тюрьмы?
Погорячился я все-таки, когда назвал этих девиц лучшими. Да, они чернокнижницы, то есть урожденные заведомо сильнейшими из всех ведьм. К тому же эта семерка еще и Мастера каждая своей Школы.
Но на деле для колдовства моим стражницам приходится призывать гримуары в эту реальность да еще и рисовать печати.
Это говорит о малых знаниях и опыте. К примеру, моему гримуару для чаротворства совсем не обязательно все время быть у меня под рукой.
Я поднимаю ладонь. Пальцы для точности складываются в ручную печать, и вместе с этим небо над головами спорящих ведьм затягивают тучи. В них едва ли можно разглядеть фигуру ворона.
Я поджимаю губы. Похоже, еще не до конца оправился после заточения в Древе Смерти.
-- …Кроули? Ты меня вообще слышишь?
Я скашиваю глаза на Мару. Кажется, Бледная Богиня только сейчас замечает, что мы не одни.
Мара задирает голову и при виде стайки летучих ведьм хмурится.
Одно движение бровей Богини Смерти и Тьмы вызывает магическое давление такой силы, что спорящие колдуньи просто цепенеют. Их глаза расширяются от ужаса, лица бледнеют, магические печати одна за другой рассыпаются и гаснут.
Старшая стражница через силу что-то бормочет. Кажется, она додумалась спросить у Мары, кто она такая.
Холодный тон Мары вызывает мурашки даже у меня:
-- Твоя богиня.
Потеряв к ведьмам всякий интерес, Мара поворачивается ко мне и взмахивает рукой.
Ей, как и мне, нет нужды призывать гримуар.
Семь стражниц, которых, по идее Ковена, должно было хватить, чтобы задержать меня и дать Совету время умыть руки, одна за другой обращаются в прах.
Рассыпаются их гримуары, следом тела. Ветер подхватывает прах и развеивает останки по ночному небу. Потеряв магическую поддержку, метлы дождем осыпаются на пещеру.
Богиня Смерти, будто нас и не прерывали, спрашивает:
-- Что значат твои слова?
Мне приходится постараться, чтобы вспомнить, о чем это она.
Я делаю неопределенный жест рукой и говорю:
-- Моя дорогая, если девять веков жизни чему меня и научили, так это тому, что за все приходится платить.
Бездонные глаза Мары недобро сощуриваются.
-- Жаль, что девять веков жизни не научили тебя не фамильярничать, -- говорит богиня.
Мой нос вдруг улавливает аромат гнили. Принюхиваюсь и понимаю: это моя тушка разлагается под хмурым взглядом Богини Смерти.
Я развожу руками и нагло улыбаюсь:
-- Ох, прошу прощения! Я бы поклонился, если бы не хребет