Читать интересную книгу Зарытый в глушь немых годин: Стихотворения 1917-1922 гг. - Михаил Штих

НОВЫЙ ГОД (Мне говорят:«В бокал вина нацеди…»)

Мне говорят: «В бокал вина нацедиС открытым челом. – Печали забудь».А я каждый год – от двенадцати до двенадцати –Оглядываюсь назад, на пройденный путь.

Боем часов печали руби мои. –Поднимаю с надеждой (с такою ль, как встарь!)За вашу радость, мои любимые.За юный холодный Январь.

31 декабря 1918

ПОСЛАНИЕ

Простите, что это слишком печально.Простите, что это слишком фамильярно,Но сейчас в городе глубокая осень.Стоны далеких вокзалов глохнутВ уличной грязи. – Всё этоНе располагает к веселью,Но зато сближает даже чуждые души.Правда ведь?И ты – да, ты, – ты незримо со мной,Незримо со мной сумерничаешь на диване,Держишь мою руку в своих.Я читаю тебе стихи,Разговариваю, получаю ответы…Сумерки гуще. В переулке, под моим окном,Наверное, фонари мигают и слепнут…Блестят сырые панели.Открываю глаза –Один.Жду, скоро ли воспоминания хлынутВ заплаканное сентябрем окно.И так из вечера в вечер –Всю осень…

И когда утренний фонарьСмотрится в темную комнатуБледным призраком невозвратного детства, –Я вспоминаю глаза твои,Усталые руки твои,Твои журчащие речи…

И когда призывно промигает с небаМоя тусклая, скромная, одинокая звезда, –Встанут осени, весны и зимыУходящей жизни моей –И тогдаСердце остановится, испугавшись наступленияВечных разлук последней разлуки,Вечных ночей самой непроглядной ночи,Окончания любви самой последней и верной.

1918

ПРИЗНАНИЕ

Вы мою душу считаете слепой, –А она полна песен, гимнов и мотивов.А она – как тёмное паровозное депо,Где по углам притаились громады локомотивов.

Вы не боитесь открыть туда дверь?Не боитесь неожиданного простора?Не боитесь, что взвизгну, как железный зверь,Ринувшийся на зелёный огонь семафора?

Не пугайтесь. – Дальше будет не страшно, нет, –Потом глаза к полутьме привыкнут,Им не веря, увидите, что хребетЗверя перед вами раболепно выгнут.

И когда как звонкая, ломкая сталь,Как изломанные рельсы собьются строфы –Мимо всех сигналов ринемся вдаль,К багровому зареву катастрофы.

1918

ПРОСТОРЫ ВЕЧЕРНИЕ

1. «Как в далях вечерних пустынь – полей…»

Как в далях вечерних пустынь – полейГлохнут оазисы – про лески –В калейдоскопе минувших днейТонут памяти проблески.

Очертанья лесов, городов и сел…Что еще? – Ничего. – Что-то было ведь!Перед смерти лицом вспомнится всё,А сейчас ничего не выловить.

Ветер. Ковыль по полю поник…Слез о минувшем что площе и бреннее? –Но ведь каждый день — это милый утопленникВ тяжелой реке времени.

2. Родина

День догорел. В вечерней черни яПрочел – конец, конец всему…Поля безлюдные, вечерниеЛьнут к изголовью Твоему.

Какой угрюмой и великою,Раскинувшись, ты смотришь в высь.Твои печали повиликоюВ осеннем поле завились.

Да, сумерки от века, искони,Свет не провидит взор ничей. –Здесь только небо вспыхнет искрамиСозвездий северных ночей.

Да шалый ветер – злым гонителем, –Тревогу в сердце запаля…Каким Богам, каким СпасителямМне завещать твои поля!

1918, Романов-Борисоглебск

СНОВА ГОРОД

Ни звёзд, ни просиней, ни сна нет, –Всё зимней слякотью пьяно.Здесь вечер тихий не заглянетСнегами синими в окно.

И, грудь избив плетнями в поле,Не пропоёт в трубе пурга,Что хмелен зимний день и волен,Что за окном лежат снега.

Здесь близких сердцу никого нет,И дни былые далеки…Ах, вспомните, как вечер тонетВ холодных прорубях реки!

Но лишь туман в лицо мне дышит,День городской угрюм и груб,И к дымным тучам рвутся крышиПод рокот водосточных труб.

1918

ВЕНЕЦИЯ

В закатном море желтый парусИ призраки рыбачьих шхун…И словно душный женский гарусЗакутал зеркала лагун.

Там, за дворцами, медлит лето,Но мне дано лишь знать одно –Что каждый переулок – Лета,Что все печали и заветыС гондолы канули на дно.

И небо – только даль простаяЛюбимой сказки голубей…В вечернем воздухе растаялГортанный говор голубей.

1911-1919

«День догорел, и желтый пепел…»

День догорел, и желтый пепелДымит, разбросан по снегам…Не думай, я не пьян, я не пил,Дай мне упасть к твоим ногам.

Ведь страсть уйдет, – так, с вьюги бредом,И не оглянется назад…За нами легким лыжным следомСедые сумерки скользят.

1919

ДЕТСТВО

Бессмертники в гранёном графине…Знаете, это было тогда,Когда жили на свете князья и графини –Давние, давние года.

В воскресенье вербное, спозаранок,Ещё не остывший от детских снов,Я раскладывал цветных шерстяных обезьянокПо уютному одеялу из лоскутов.

И всё было празднично, просто, светло так –В весеннем небе серебряный серп,Дребезжанье новорождённых пролётокИ пушистые котики пасхальных верб.

Только взрослые почему-то не радовались веселью:«Пусть путь их будет светлее, чем наш».А за окном весна исходила капельюИ стучалась к нам, в третий этаж.

Вырос. ТеперьЕсли смеюсь – не верьте,Теперь я узнал, и узнал навсегда,Что даже бессмертники не уйдут от смерти,Что все ушедшие не вернутся никогда.

1919

«Душа не знает сама…»

Душа не знает сама,Как петь, от пепла себя не очистив…Да разве мы знаем – поэты – о чем запоем?На бумаге тень от пальмовых листьев,Что расцветила чужая зимаНа холодном окошке моем.

И по застывшей комнате вновьСлоняюсь – из угла в угол.Как бьется в висках кровь!Как пусто и гулко от стука шагов!– Доноси мне, ветер, – будь другом –Приветы родных снегов!

1919, Судак

«Здесь даль – чужая и немилая…»

Здесь даль – чужая и немилая, –Вот отчего так мало сил.И в эти сумерки унылыеМеня никто не навестил.

Ну что же? Я – с годами давними.Грядущих лет чуть слышен гул…Закрою снова окна ставнями,Чтобы закат не заглянул.

1919, Судак

К АБИГАИЛИ ДАР

1. «Я над закатами, на воле…»

Я над закатами, на воле –В безмолвьи снеговых вершин…Я всё простил тебе – все болиИ то, что я теперь один.

Да, ты ушла. Меж нами – знаю –Так много лет, так много миль,Но мне по-прежнему мерцаютТвои глаза, Абигаиль.

Я с каждым днем к тебе всё ближе,Твой облик с каждым днем ясней…Май вечера на горы нижет, –Смерть отцветающей весне!

Лишь осень затуманит рекиИ горы дымкой голубой, –Последний сон смежит мне векиСоединением с тобой.

2. «Я знаю – не из премудрости книжной…»

Я знаю – не из премудрости книжной –Что в жизни – одни печаль и утраты…Это вьюги, вьюги над моей хижинойВоют, взрывая горные скаты.

Прорыдает ветер – и снова верю, –Всей любовью, тоской, всеми болями сердца –Это ты стоишь и плачешь за дверью:«Я пришла, я озябла. Впусти обогреться!

– Сюда! Любимая! На грудь мою, – ближе!– Все двери убогой хижины настежь. –Никого. – Проклятая вьюга, пусти же!– Это ты ее от глаз моих застишь.

Сплетаясь в один клубок с ночами,Ревут лавины – снежные реки…Господи Боже! Смилуйся над нами –Надо мной – живущим и ушедшей навеки.

1919, Москва – Судак

КОЛЫБЕЛЬНАЯ