той женщины, кого ты знал как Фиолета и как Нику. Я дала им новое воплощение.
– Какое? Ты гоняла их как в архаичном стиральном автомате по бесконечному кругу от одной своей игры к другой, ничего не меняя в сюжете, поскольку нового сюжета у тебя не было. Ты бесталанна сама по себе.
– Ты должен знать, – сказала Сирень, – что своей гибелью ты откроешь путь Энтропизатору в мой мир. Предвижу твой вопрос о гибели Фиолета. Но Фиолет погиб на обитаемом континенте, а не тут, где ничего нет, кроме пробки, закрывающей вход в мой мир для времени. Он так и лежит там нетленным и прекрасно-белолицым под изумрудом живых трав, расшитых нежным плетением лесных цветов, под давлением безмолвной тёмной земли. И только здесь, в этом месте смерть живого существа откроет условную пробку для совсем не условной смерти. И тогда не только жизнь моих милых актёров станет настоящей, но и их смерть не будет только иллюзией. От этого в мой мир придёт жестокая борьба и самое настоящее зло. Ты этого хочешь? Разрушить мой сиреневый Рай?
– И ты станешь смертной?
– А как ты думаешь? Я тоже буду умирать в каждой отдельной индивидуальной жизни по частям, пока окончательно не утрачу своего осознанного я. Я не хочу опять становиться бессмысленной трясиной, как ты меня обозвал. Я буду бледнеть, выцветать и стареть, пока не утрачу своей неповторимой красоты, дарующей радость и мне и любящим меня мужчинам! – Сирень изобразила плач, спрятав круглое миловидное лицо в свои гладкие ручки.
– Ты скромна, матушка, – засмеялся Радослав, критически оглядывая миниатюрную, но и пышную женщину. – Седина, что называется, в волосы, – ведь бороды у тебя нет, – Радослав погладил свою холёную бороду, – а бес в то самое, – удержусь из скромности.
– Я помогу тебе выбраться живым из этого гиблого места. Только оставь саму мысль прыгать туда, откуда нет возврата. Ты освободил и Фиолета и Нику, зачем тебе самому идти вслед за ними? Они давно мертвы, а ты-то жив. Но, к сожалению, есть условие твоего освобождения.
– Какое условие? – спросил он, не собираясь идти с нею ни на какие соглашения.
– Ты должен выбросить из своей машины только свой Кристалл. Таким способом ты и избавишь себя от него. Но сам ты навсегда останешься у меня. Я дам тебе всю возможную тут власть над всеми, кроме себя, конечно. Всё мыслимое богатство, все телесные и самые изощрённые радости, самых чудесных девушек, информация об облике которых есть у меня в наличии.
– То есть ты предлагаешь мне сменить одного паразита на другого? И если прежний мой внутренний сокамерник, образно выражаясь, не лишал меня свободы пространственного передвижения, то ты хочешь отнять и это? Приковав навсегда к своему безумному театру теней? – Радослав откинулся на спинку сидения и перестал смотреть на Сирень. Но впереди и вообще не на что было смотреть. Серая, а вернее бесцветная, пелена окутала всю его машину снаружи. Повернувшись к женской обманке в следующую минуту, он увидел на её месте ту, кого никак не ожидал. Рядом сидела Гелия. Чёрные текучие волосы окутали её обнажённые плечи, высокая грудь дышала под серебристым тончайшим платьем, а само лицо было настолько невероятно-прекрасным, что он зажмурился. Он уловил её тончайший, неповторимый, с ума сводящий запах. Запах тех самых фантастических цветов с плантаций Тон-Ата. Те же духи были и у Нэи, но сама Нэя словно бы разбавляла их головокружительный аромат какой-то естественной доброй теплотой, чего лишена была Гелия. – Милый, – тихо и проникновенно произнесла она,– Как же я соскучилась по тебе. Ради тебя я даже откажусь от фазы положенного мне покоя. Я войду с тобою в наш общий дом, который мы уже вместе оформим так, как ты захочешь. Я обновлю свою игру, создам новые ландшафты, новые узоры чужих судеб. Я буду принадлежать только тебе. Всегда тебе одному. А Кука с его экипажем и твою глупышку Ландыш мы отпустим на звездолёте прочь отсюда. Ты согласен? Тебя устроит такой мой облик?
– Прочь, чудовище! – процедил он, – вот уж завладеть обликом кристаллической химеры тебе точно не удастся!
– Если тебе трудно уже отказаться от своей Ландыш, я согласна оставить её тут, – голос оборотня стал резче и злее. – Я согласна терпеть и её рядом. Можешь, как и Кук, заводить себе несколько жён. Но для этого ты должен заставить её отдать мне то кольцо с розовым Кристаллом. Я сама выброшу Кристалл в эту вакуумную дыру, дам и ей освобождение от всего прежнего. Ты же не ревнуешь меня к Куку? Мне надоело своеволие Кука, надоел и он сам. Путаный человек, он вносил вечную путаницу в мои чудесные лёгкие фантазии и сминал все узоры своей грубой и тяжёлой рукой. Я сразу наметила тебя себе, да ты был защищён от моего воздействия. Ты никогда уже не пожалеешь о том, что останешься тут навсегда.
– Не мечтай, старушка! – засмеялся он, – хватит с меня экспериментов над собою со стороны инопланетных чародеев и чародеек. Я устал настолько, что твои примитивные роскошества и картонные чудеса мне ничего уже не дадут. Тебе не удастся сделать из меня помесь чудака Фиолета с циником Куком. Тебе не удастся превратить себя в настоящую женщину, как ты не рядись в свои феерические и фантомные шелка. Я всегда буду помнить, кто ты есть на самом деле. Инопланетное болото! Царевна-лягушка, ворующая чужую человечью кожу для своего скользкого обмана!
Она стала прежней Сиренью, и какое-то время смотрела на него укоряющим и обманчиво-ласковым взором его родной матери, готовой вот-вот ударить его по лицу. И запах изменился. В салоне заблагоухало изысканной французской парфюмерией. Бесцветная вата вокруг машины становилась более уплотнённой, она наливалась внутри себя какими-то чернильными подвижными сгустками, как грозовые тучи, она силилась явить некие устрашающие образы, но тщетно.
– Сынок, – промолвила Сирень ласково, – прости, что я по неосторожности затронула твой больной глубинный нерв. Такого больше не повторится. Я буду осмотрительнее, тоньше и тактичнее. Я подарю тебе подлинное счастье, которого ты так и не нашёл нигде. Ведь вся твоя наличная память будет у нас с тобою общей, и я создам для тебя любую красавицу, послушную твоим желаниям. Разве тебе плохо было со златолицей Лотой? Ты же не поверил болтуну Куку, что я использовала для её создания невзрачную вашу врачиху, настолько же толстокожую, насколько и не способную к утончённым любовным утехам? Это я была Лотой. Я явилась тебе впервые твоей утраченной Нэей. Я сделала для тебя желанной Ландыш. Бледную, худющую и