Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

Затем он быстро удалился.

Что он выдумает? Остальной день и вечер показались для Лолы веком. Она предполагала, что ее возлюбленный придет к ее матери, чтоб сказать хоть слово в ее защиту. Он не приходил.

Он не приходил; а между тем сэр Александр Люнлей, благодаривший ее с энтузиазмом за то счастье, которое она подарила ему принес ей, как свадебный подарок превосходное жемчужное ожерелье, которое сначала она хотела также растоптать как и чашку.

Но жемчуг был так прекрасен! Бриллиантщик дал бы за него сто фунтов стерлингов.

– Благодарю вас! –  сказала Лола. – Это ожерелье никогда меня не оставит.

Вечер супругов Крежи продолжался не долее десяти часов. Выпив последнюю чашку чаю, торжествующе Александр Люнлей отправился спать.

Половина одиннадцатого. Одиннадцать. Все спало вокруг нее. Лола из благоразумия потушила свечу и склонилась на окно, вопрошая сени сада миссис Маргетсон, и ожидая каждую минуту появления своего возлюбленного.

Половина двенадцатого. Никого. Томас Джемс оставил ее своей участи?… «Невозможно!» говорил ей тайный голос… Полночь… Она отчаивалась…

А! он под окном… Но как он мог явиться сюда?…

– Лола?…

Спящая птичка-ольшанка не проснулась бы от звука этого призыва, но Лола тотчас же его услыхала…

– Друг мой!

– Берите и привязывайте!..

Взвилась на балкон веревочная лестница, была схвачена и привязана.

– Теперь сходите; не бойтесь: она прочна.

Бояться!.. Но чтобы бежать от сэра Александра Люнлея, она доверилась бы даже облаку… Она сходила…. Он не дозволил ей коснуться до земли, взял ее на руки и унес.

– Но… –  бормотала она. – Если нет привычки быть похищаемой, это так потрясает.

– Т-с!.. –  сказал он так близко, от ее губ, что она не могла продолжать.

Джемс не терял напрасно времени с тех пор, как он получил письмо Лолы. Прежде всего он нанял карету, которая должна была его дожидаться в одной отдаленной улице; затем купил лестницу.

Лола покоилась на подушках кареты, еще не придя в себя от смущения, произведенного тем способом, каким, в их общем интересе, ее возлюбленный заставил ее молчать.

Между тем, крикнув кучеру: «Пошел!» он сел рядом с молодой девушкой.

– Но,   сказала она, трепеща от чего-то, – вы не воспользуетесь моим положением, не правда ли, друг мой?… Если вы не можете быть моим мужем, вы будете братом.

И он стал ее мужем. Через месяц письмо со штемпелем Дублина официально извещало Крежей о бракосочетании Лолы и капитана Томаса Джемса, которое было совершено Джонатаном Джемсом, братом новобрачного, в присутствии маркиза Норманби, лорда лейтенанта Ирландии.

Что оставалось сказать родителям, дочь которых без их согласия и против их воли вышла замуж, кроме того, что: «что сделано, то сделано!»

Тем не менее вероятно, что мать и отчим Лолы сохранили к ней неприязнь за ее шалость, ибо во все время ее карьеры, в те даже минуты, в которые она всего более должна была желать их присутствия они не особенно спешили со свиданием с ней.

А как воспринял побег Лолы сэр Александр Люнлей? Уверяют, что он начал процесс против Крежей, требуя возвращения жемчуга, так как они не могли отдать ему дочь.

Старый дурак! Что ему было дело делать с тем или другой? Он был главным виновником побега; и если урок стоил ему дорого, то между нами, она не обокрала его.

Итак, Лола и ее капитан жили в Дублине, упиваясь сладостью медового месяца. Но по словам хроники сладость эта была непродолжительна, Лола была кокетлива; Томас ревнив; не прошло шести недель с их свадьбы, а они уже спорили как супруги, прожившие пятьдесят лет.

Сначала то были споры без последствий; споры, заканчивавшиеся нежным примирением. Но однажды вечером Лола рассердилась до того, что бросила мужу в голову графином; Томас хотя и был довольно ловок, для того, чтоб увернуться от удара, тем не менее начал думать in petto, что сделал ошибку, похитив этого ангела из ее семейства и еще большую, женясь на ней.

На другой день после этой сцены, которая поселила холодность между им и Лолой, капитан получил приказание отправиться со своим полком в Бомбей.

– Хорошо! с моим полком! –  сказал он самому себе, –  но с моей женой – нет!.. эта нежная малютка никогда не согласится последовать за мной в Индию… К сожалению, я должен буду оставить ее в Европе!..

Томас Джемс ошибался; нежная малютка не только не выразила ни малейшего неудовольствия, по поводу этого отъезда с мужем, но даже обрадовалась при мысли путешествовать по незнакомым странам и жить под другим небом.

И таким образом, надежды Томаса Джемса не исполнились…

* * *

На самом деле, это путешествие было истинным очарованием для Лолы, и удовольствие испытываемое ею, отразилось на ее характере; во все время путешествия расположение ее духа было самое ровное, – она ни в чем не противоречила мужу. Томас Джемс благословлял небо.

Существуют два Бомбея: один называемый фортом, – собственно город состоящий из дворцов и каменных громад, в котором живут во время дождей; другой, – временной, начинающий жить с того времени, когда перестают грозы и ветры, – окружающий первый город и состоящий из деревянных домиков, палаток, окруженных деревьями и цветами.

Живя в первые две недели по приезде в первом Бомбее у г-на и г-жи Ломер, державших меблированные комнаты, Лола и ее муж, при начале хорошей погоды, следуя за своими хозяевами, переселились в летний Бомбей.

Итак, в течение еще двух недель, пленяемая любопытным зрелищем, непрестанно возобновляющимся перед ее глазами, толпой пришельцев, прибывавших из всех окружных провинций в главный порт Британской Индии, – Лола постоянно всем улыбалась, в том числе и мужу.

Но когда, лежа в паланкине, несомом четырьмя сильными индийцами, она увидала все, что могла только видеть в окрестностях: мечети, храмы, погоды, когда она перебывала на кораблях и барках всех стран, и всяческих форм, когда по приглашению городских леди, каждое после обеда, в течете двух или трех часов она уже прогуливалась верхом или в коляске на эспланаде в то время, когда на ней играла военная музыка – тогда Лола начала скучать…

– Долго ли еще останемся мы здесь?  – однажды вечером сурово спросила она своего мужа.

– Я сам не знаю, моя милая.

– Как? Вы не знаете?

– Без сомнения. Солдат не хозяин себе. Губернатор лорд Эльфинстон, предполагает движение кнодсов.

– Что это за Кнодсы?…

– Индийцы. Одна из главных рас в стране, большая часть которой подчинилась, но часть еще остается непокорной.

– В таком случай, до тех пор пока лорд Эльфинстон будет сомневаться в Кнодсах, мы не выедем из Бомбея?…

– Я боюсь этого.

– Но это может продолжаться месяцы, годы?…

– Я не говорю нет.

– И вы предполагаете, что я соглашусь жить целые годы не в Европе?…

– Я соглашусь.

– Какая разница! Как солдат, вы обязаны жить там, где находятся ваши начальники, но я…

– Вы, как жена солдата, также обязаны жить там, где живет ваш муж. И притом, на что вы жалуетесь? Когда я должен был ехать в Индию, вы казалось, были рады отправиться со мной. Если вы отказываетесь в настоящее время следовать за мной, – мне будет прискорбно, но я ничего не могу сделать.

– А! вы ничего не можете сделать!.. Ну, а я могу сделать кое что и докажу вам…

В таких то выражениях Лола объявила войну мужу, – войну жестокую и беспощадную. В ожидании войны с кнодсами, бедняжке капитану приходилось воевать с ангелом, превратившимся в демона. И день и ночь дом мистера Ломера, в котором наши супруги нанимали квартиру, оглашался их ссорами.

– Но, если вам так неприятно жить здесь, –  часто говаривал Томас Джемс, – почему вы не вернетесь в Англию?

– С вами. Я ничего лучше не желаю.

– Нет, одни.

– Я не для того вышла замуж, чтобы одной бегать по свету.

– В таком случае, так как служба надолго удерживает меня здесь, подражайте мне: будьте терпеливы.

– А я уверена, что если бы вы захотели, то получили бы отпуск.

– Вы ошибаетесь: во время компании отпуска не дают.

– Так выходите в отставку.

– Я люблю военную службу и не оставлю ее.

– Как угодно. Я тоже не оставлю вас, и мы посмотрим, кто скорей устанет – вы или я.

* * *

Первым, как можно было предвидеть, был Томас Джемс. Женщины всегда первенствуют в этой мелочной борьбе.

В тоже время свидетельница этих ежедневных ссор, миссис Ломер почувствовала жалость к тому, кто по ее мнению больше страдал. И если жалость не есть еще любовь, как поется в одной старой песне, то она, во всяком случае ближайшая к ней дорога. Кларисса Ломер была хороша собой, блондинка, а Томас Джемс, с тех пор как женился на Лоле, разлюбил брюнеток. Сначала только поверенная печали капитана, она скоро его успокоила.

В оправдание белокурой Ломер должно сказать, что ее муж был урод и глуп в той же мере, а Томас Джемс сделал для ласковой любовницы то, в чем отказывал крикливой жене.