Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

В противном случае ей угрожали тюрьмой, пока к ее любовнику не возвратится рассудок. Лола повиновалась. Прямо от судьи она села в карету, которая привезла ее к пристани, где уже ждало судно, отправлявшееся в Лондон.

Сэр Гидж, как истинный джентльмен, чтоб несколько усладить это изгнание, прислал на корабль довольно значительную сумму.

Сэр Гидж действовал в интересах своего племянника, но самые лучшие намерения дают иногда не те результаты, которых ожидали. Едва только Джефри Леннокс был разлучен с любовницей, он начал страдать сильнее и вскоре умер.

– Стоило же труда разлучать нас! –  сказала Лола, когда ей в Лондоне передали это известие. – Если бы Леннокс женился на мне, он жил бы да жил бы еще!

– Но ведь он не мог на вас жениться.

– Не мог! почему не мог? Как только мы согласились на это, кто нам мог помешать?

– Закон. Он запрещает подобные браки.

– Так он должен разрешать развод! Как, он дает мне мужа, который меня бросает, и запрещает брать другого!.. Он или не велит мне любить целую жизнь или иметь только любовников!.. Хорошо же! Меня принуждают, так  у меня будут любовники. У меня их будет по сто!.. А чья вина? Тех, которые по глупой скупости помешали мне быть честной женщиной....

* * *

И она сдержала слово. В течение пяти или шести лет, которые следовали за принятием этого решения она имела, как остроумно выразился кто-то «уж слишком».

Из Лондона, где она в одно мгновение растеряла данные сэром Гидж деньги, она в 1839 году возвратилась в Испанию и там сделалась танцовщицей.

Проезжая одну за одной по всем провинциям королевства начиная Галицией и кончая Эстрамадурой она у каждой похищала национальный танец.

Афиша гастролей Лолы Монтец.

И так, она сделалась испанской танцовщицей и впервые на подмостках Брюссельского театра пустила в ход свое хореографическое искусство; затем она отправилась в Париж; но час ее успехов в Париже еще не пробил; она уезжает в Берлин, где публика ее освистывает, но где зато она проглатывает живьем трех или четырех жирных баронов; потом в Варшаву, откуда ее выгоняют, а там в Петербург, где она была принята с распростертыми объятиями.

* * *

Между тем, получая груды золота, более как куртизанка, чем балерина, Лола вследствие своих разорительных наклонностей часто бывала без денег.

Мы уже сказали, что Лола дебютировала в Брюсселе, но в то же время, мы должны сказать, что принята она была холодно. В ее танцах был огонь, была страстность, но им недоставало грации. Лола удивляла, как танцовщица, но она не пленяла.

Решившись после двенадцати представлений оставить город, в котором были так скупы на аплодисменты, она приказала горничной укладывать чемоданы. Но несчастье никогда не приходит одно; в тот день когда она решилась покончить с театром, ее любовник, – толстый фламандский банкир, разошелся с ней, быть может по той же причине, по какой она оставляла Брюссель, т. е. потому, что ей мало аплодировали. Подобные связи заключаются из суетности.

Лола рассердилась, и рассердилась тем сильнее что рассчитывая на кошелек своего Мондора, она только что накануне купила на шесть тысяч франков кружев, предназначавшихся для украшения ее костюмов.

Но Мондор улетучился, и платить оказалось нечем. Притом же, каким образом с двадцатью луидорами отправиться в Париж?

То было вечером, через несколько часов, после того, как г-н Вандерборн уведомил ее, что к великому огорчению он вынужден покончить с нежными отношениями. Лола ложилась спать, когда Мариета, ее горничная, постучалась к ней в дверь.

– Что такое.

– Письмо к вам сударыня.

Это был целый тщательно запечатанный пакет, переданный Мариеттой своей госпоже. Он заключал в себе лист надушенной бумаги, на которой были написаны по-английски следующие слова: «От друга в Бомбее.» И переводное письмо в тысячу фунтов стерлингов, на Вандерборна, банкира в Брюсселе. Одно это удвоило радость Лолы. Друг из Бомбея не только снабжал ее съестными припасами, но он давал ей возможность утереть нос этому дерзкому Вандеборну, из кассы которого ей предстояло получить деньги.

– Кто тебе отдал это письмо, Мариетта?

– Лакей.

– А где он?

– Он тотчас же ушел, как только выполнил поручение.

И этот друг был никто иной как Рунна Синг. Итак, он в Европе, даже в Брюсселе. Но как он мог так скоро узнать о затруднительном ее положении? Букелини не было, чтоб уведомить его. Этот человек должен был быть волшебником. Во всяком случае образ его действе был очень странен «и не ловок» закончила Лола. Слишком много мрака и скромности!.. Пятьдесят тысяч франков стоят хоть благодарности!..

В Петербурге в 1844 году произошло почти повторение этого эпизода. Любовница последовательно восьми или десяти вельмож, Лола, наскучив городом Петра Великого, решилась его оставить. Но сначала следовало покончить кое какие счеты. Огребая деньги полными пригоршнями, Лола все таки ухитрилась задолжать сущую безделку, – тысяч двенадцать франков! Но пока эта безделка оставалась неуплаченной ей нельзя было выехать.

– Останьтесь еще на месяц,  – говорил ей один генерал,  – и я возьму на себя уплату вашего долга, не считая издержек на ваше путешествие.

– Нет, нет, и нет! – возразила Лола, которой не нравилась не сама ликвидация, а ликвидирующий. – Ни недели! Я хочу ехать сейчас.

– Так заплатите ваш долг.

– У меня нет этих денег.

– Так оставайтесь.

Дилемма, из которой Лола без помощи Рунна Синга не вывернулась бы.

Она была готова в пятый или шестой раз выгнать генерала с его предложениями из своего будуара, когда ее горничная подала ей пакет только что принесенный нарочным. При виде почерка Лола вскрикнула от радости, – то был почерк друга из Бомбея, а внутри конверта опять таки перевод на тысячу фунтов стерлингов и только одна строчка:

«Извините, что заставил вас ожидать!»

Р. С.

О милый Рунна Синг он еще извиняется! Почему его самого нет?… Но увы и в Петербурге, как и в Брюсселе Рунна Синг остался невидим. Лола одна уехала во Францию.

* * *

Ко времени пребывания Лолы Монтец в Париже относится одно кровавое приключение. В честь ее был убит человек…

По приезде в Париж первой заботой Лолы Монтец, испанской танцовщицы, было отправиться к князьям фельетона, чтоб заискать их благосклонность.

Лола была хороша собой. Фельетонные знаменитости, из которых некоторые живы и теперь в один голос обещали свою поддержку.

Подогретая своими литературными друзьями, Лола была ангажирована в оперу.

Первые два представления прошли довольно удачно. За отсутствием восторга было удивление и вероятно в королевской музыкальной академии никогда не танцевали подобным образом. Лола явилась не танцовщицей, а беснующейся менадой, чем-то в роде исступленной вакханки. Тирс пошел бы к ней лучше, чем кастаньеты.

Но третье представление было совсем иным. Во всяком искусстве эксцентричность должна основываться на таланте. Иронические рукоплескания, задушаемый смех должны бы доказать Лоле, что все эти хоты и качучи были не во вкусе парижан, и что она сделает ошибку, если будет публично продолжать их… Она не поняла… не хотела понять и танцевала в четвертый раз.

И в этот раз вся зала, как один человек, принялась свистать, шикать и т. д.

В порыве гнева, во время исполнения танца не под звуки музыки, а под свистки зрителей, Лола сняла с себя подвязку разорвала ее на куски и бросила ими в публику крича: «все вы подлецы!» Тогда гроза превратилась в ураган!.. Если бы она не поспешила убежать, ей пришлось бы дорого поплатиться…

* * *

Но Лола не унывала. Ее выгнали из Оперы, она вступила в театр Porte Saint Martin. Но и здесь блистала не долее, чем в Опере. Зато она успокоила себя как артистку своими победами, как куртизанка. Она была в моде, потому что в Париже можно войти в моду даже глупостями… О ее благосклонности спорили…

В 1848 году ее признательным любовником был Дюжарье, еще молодой человек лет тридцати двух, вышедший из самого скромного состояния, но благодаря ловким спекуляциям приобретший значительное состояние. Дюжарье содержал Лолу как герцогиню; он нанял для нее в улице Сент Оноре великолепную квартиру, напротив Валентино, где давались балы.

Ясно, что она бывала на всех публичных празднествах Парижа; любовницу знаменитостей нельзя запирать в ящик. 20 марта 1845 года Дюжарье повез ее на артистический бал, в Пале-Рояле в зале Братьев Провансальцев. После вальса Лола, заметив своего возлюбленного, сидевшего за карточным столом, подошла к нему и наклонившись, не заботясь ни об игре, ни об играющих, смеясь шептала ему что то долго на ухо.

Играли в бульот вчетвером. Из трех противников Дюжарье двое терпеливо ждали, чтоб Лола окончила свое повествование. Но третий – Розимонд де Баваллон, крез, политический враг Дюжарье, оказался не столь терпеливым.