Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

– О! Слишком свободна! – вздохнула она. – По крайней мере вместе с цепями у меня были бриллианты!..

– Где вы живете?

– Нордфолк-Стрит, 24.

– Хорошо! Сегодня вечером я, кстати не играю. Угодно ли вам будет подождать меня от восьми до девяти часов?..

– К чему это посещение?

– Вам объяснит тот, кого я приведу.

– Кого вы приведете?

– Да… один ученый… доктор… мой приятель… Прекрасный человек, с которым, я уверен, вы тотчас же сойдетесь.

– Я буду ждать, но чего?..

– Повторяю, доктор объяснит вам все. Я могу сказать вам только одно, что единственно от вас зависит в самое короткое время стать богаче, чем вы были. Да, эта ваша добрая звезда привела вас на встречу мне сегодня утром.

– Но…

– Но меня ждут на репетицию… Сегодня вечером от восьми до девяти часов, у вас… не забудьте!..

* * *

Под солнцем нет ничего нового. Лет двадцать тому назад в Париже человек двенадцать англичан и англичанок давали в бульварных театрах под названием живых картин пластические представления, имевшие успех. Но эти артисты были только подражателями…

Подражателями одной немецкой актрисы Жанны-Гендель-Шульц, представлявшей исключительно статуй, но и она была только копией. Ее моделью была Эмма Гарт, – та женщина, которая позже стала женой одного из знатнейших лордов Англии, женой посланника, та, которая позже называлась леди Гамильтон.

Эмма Гарт в роли Цирцеи. С картины Дж. Ромнея. 1782.

Нет, будем справедливы! Настоящим изобретателем этого рода спектаклей был доктор Грагам, который представлял для лондонской молодежи материальную религию красоты.

Этот предшественник Барнума, постоянно изобретавший всё новые эксцентрические вещи, изобрел свою знаменитую кровать Аполлона, поставленную в галерее, наполненной картинами, объяснявшими, как говорили надписи, Мегалантропогенцию или искусство рождать больших и крепких детей. Ему не раз случалось восхищаться в театре красотой Эммы Гарт. Представленный Сиднеем, который заведомо гарантировал ему совершенство ее форм, Грагам предложил молодой девушке четыре фунта стерлингов за каждый день, если она согласится представлять в его галерее Гигею, богиню здоровья. Эмма Гарт, стала внимательнее, когда Грагам зоговорил о четырех фунтах. Но как она должна изображать эту богиню? Грагам сказал ей и она вспыхнула. Она покраснела и отвечала отказом.

Но Грагам говорил так убедительно!.. И притом четыре фунта в день… Эмма Гарт уступила… Потом она стала натурщицей. Сэр Роумней изображал ее под видом Вакханки. Леды. Армиды, – и она была очаровательна!..

* * *

Странная вещь! Этому постыдному ремеслу, которое должно бы было погубить ее, Эмма Гарт была обязана своим богатством.

Один молодой человек, Чарльз Гревилль, из знаменитой фамилии Варвика, – увидал Эмму Гарт у доктора Грагама и страстно влюбился в нее.

Он объяснился. Эмма казалась бесчувственной. Она приобретала пригоршнями золото, что ей было делать из любовника?..

– Так вам нужен муж!.. – вскричал Чарльз Гревилль.

– Вы женитесь на мне?

– Да, как только достигну старшинства.

– Вы клянетесь?

– Честью дворянина!

Стоило иметь в жилах кровь Варвиков, чтобы предлагать руку куртизанке!..

И Эмма Гарт отдалась. С кровати Аполлона она прыгнула на постель Чарльза Гревилля. Но отдадим справедливость Эмме Гарт: она уважала это ложе, как супружеское.

С конца 1783 до 1789 года, т. е. в течение шести лет она жила как честная леди своим хозяйством, как добрая англичанка, каждые два года регулярно даря своему мужу по ребенку.

Со своей стороны, Чарльз Гревилль, все более и более влюбленный в свою будущую жену, старался развить ее природные наклонности; он нанял ей учителей французского и итальянского языков, рисования, музыки, танцев, и она с успехом воспользовалась уроками. Ведь она могла сделаться леди Гревилль.

Но проходит год, а это желание не исполнялось. Эмма бывала иногда ясновидящей. Неожиданная потеря места, составлявшая главный источник доходов Гревилля, заставила его сократить издержки. Он написал письмо дяде, сэру Виллиаму Гамильтону, английскому посланнику в Неаполе, обращаясь к его великодушию. Великодушие сэра Виллиама осталось глухим… Что делать?

– А что если бы ты сам отправился в Неаполь, попросить дядю? – сказала Эмма своему любовнику.

Он опустил голову.

– Бесполезно! – отвечал он. – Я его знаю: он не дозволит себе разнежиться. Но, если бы ты сама… Такой красавице как ты, кто сможет отказать!.. Что ты скажешь?..

Эмма посоветовалась сама с собой. Этот случай напомнил ей другое происшествие, бывшее с нею десять лет назад, когда она отправилась к капитану Джону Пэну. Успеет ли она теперь, как успела тогда? На самом ли деле, она все еще прекрасна? Она взглянула в зеркало… Да, еще прекраснее.

– Я отправляюсь к сэру Вильяму Гамильтону, – сказала она.

Сэр Вильям, по приезду Эммы Гарт в Неаполь, написал своему племяннику: «Я плачу твои долги и оставляю любовницу».

* * *

И вот, Эмма Гарт слывет Леди Гамильтон. В 1791 году сэр Вильям женился на ней в Лондоне, к великому скандалу аристократического общества. Как будто в вознаграждение за то презрение, которое оказывало ей ее отечество, Леди Гамильтон была принята с открытыми объятиями при неаполитанском дворе, к которому представил ее муж.

Дочь Мария Терезия и сестра Марии Антуанены, Мария Каролина, королева обеих Сицилий, не имела ни малейшего сходства ни с сестрой, ни с матерью.

Леди Гамильтон сделалась самой близкой, необходимой подругой Марии Каролины. Леди Гамильтон жила под одной кровлей с королевой, то в королевском дворце в Неаполе, то в Казерте. Тогда как ее муж, известный археолог, копался в равнинах Геркуланума и Помпеи, Леди Гамильтон прогуливалась в одной коляске с королевой по Кьяйе. Каждую ночь во дворце устраивалось празднество, на которых Леди Гамильтон занимала если не первое, то второе место. Она пела для своей высокопоставленной подруги, аккомпанируя себе на лире, арии своего сочинения, читала драматические сцены; она танцевала pas du chale; танец, тоже ее изобретения, прототип сладострастия.

Как удивляться, что плененный этой современной царицей, герой вел себя как обыкновенный смертный? Посланный в 1793 году в Неаполь к Великобританскому посланнику, командор Нельсон увидал леди Гамильтон и полюбил ее. И на этот раз, по желанию королевы, леди Гамильтон удовлетворилась только тем, что позволила себя любить.

Но в 1797 году, через четыре года Нельсон возвратился уже контр-адмиралом; тогда, чтобы успокоить всеобщее недовольство Мария Каролина решила объявить снова войну Французской республике. В этой войне она надеялась на поддержку английского флота. Контр-адмирала Нельсона следовало приласкать… Королева приказала. Леди Гамильтон стала любезнее с Нельсоном. Если она еще не отдалась ему, то потому, что он должен был уехать…

При взятии Бастии Нельсон потерял один глаз, в Санта Круце – руку. Этому то безрукому и кривому леди Гамильтон толковала нежный вздох, который кривой впивал как нектар.

Нельсон уехал и возвратился 22 сентября 1798 года. I-го предшествовавшего августа он выиграл битву при Абукире. Через несколько дней Неаполитанский двор нарушил свой трактат с Францией.

– Необходимо, чтобы Нельсон был наш! – сказала королева своей фаворитке. На другой день Леди Гамильтон принадлежала Нельсону.

* * *

Это, однако, не помешало неаполитанскому двору через три месяца спасаться в Палермо, при приближении армии Шампионета.

Но перед тем в королевском дворце пели и плясали. В одну из праздничных ночей, слегка уставшая после кадрили, Леди Гамильтон, на минуту осталась одна в будуаре, рядом с бальной залой. Сам Нельсон повиновался ей и удалился. Облокотившись на окно, леди Гамильтон созерцала залив, плескавшийся у дворца. О чем она думала? Быть может о том, чего она никогда не имела…

Легкий шум около нее вывел ее из мечтательности. Она повернула голову, и против воли, вскрикнула. В двух шагах от окна, стоял мужчина, которого она сразу узнала, хотя он и постарел с того времени, когда она его видела в последний раз.

То был Даниэль Гольборн.

– Вы! – пробормотала она.

Он молчал.

– Вы в Неаполе?.. – продолжала она, чтобы сказать что-нибудь; – При дворе?..

– Отчего же нет? Вы здесь же? – сказал он.

Она побледнела.

– Правда, – заметила она, стараясь улыбнуться. – Вас должно было удивить…

– Нет. Я давно уже ничему не удивляюсь.

– Наконец, по крайней мере сознайтесь, понизила она до шепота голос, как будто боясь быть услышанной, – сознайтесь, что я хорошо сделала, не последовав вашему совету…

– Я не сознаюсь в этом, потому что это не мое убеждение. На вашем месте, Эмма Гарт, я лучше бы желал умереть, чем быть фавориткой… орудием этой презренной королевы, которую зовут Каролиной Неаполитанской. На вашем месте, я скорее бы желал быть мертвой, чем быть прелюбодейной женой сэра Вильяма Гамильтона и обесславленной любовницей адмирала Нельсона. Эмма Гарт, взгляните перед собой, вы видите над заливом небо ясно, но взгляните также, со стороны Везувия черный тучи… Эмма Гарт, не ждите этих туч! Еще время, Эмма Гарт, освободитесь смертью от опозоренного существования!.. Темза далеко, но море близко!.. Идемте!..