Читать интересную книгу Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира - Анри де Кок

В Дрюри-Лейне в «Ромео и Джульетте» она увидела актера, игра которого привела ее в восторг. Его звали Сидней.

В течение двух недель она разучивала роль Джульетты, которую она хотела играть на домашнем спектакле; и желала, чтобы Ромео Сидней репетировал с нею роль. Кавалер согласился; он нанял артиста по фунту стерлингов за урок. Уроки начались.

Сидней был очень красив, и мы склонны думать, что скорее его фигура, чем талант, привели Эмму Гарт в восторг, потому что таланта у него, собственно, не было.

Легко догадаться что случилось потом. После нескольких сеансов, приняв оба в серьез свои роли, Эмма Джульетта и Сидней Ромео повторяли их с такими подробностями, которые неизвестны на сцене.

Во всяком случае, подробности эти еще не составляли полной неверности; вследствие поэтического каприза, Эмма хотела до конца довести подражание творению Шекспира. В ее спальне было окно с балконом, выходившим в сад; через этот-то балкон Сидней должен был ночью войти к любовнице и через него же уйти от нее на рассвете, тогда как более чем когда-либо проникнутая своею ролью, Эмма, обнимая его, шептала столь известную тираду:

«Как! Уже расстаться! День еще далек! То песня соловья, а не жаворонка, поразила твой боязливый слух! Он каждую ночь поет среди этих цветов. Верь мне, мой друг,– то был соловей!..»

Случайно эта прелестная сцена, разыгранная так подробно, имела зрителя, на которого ни Эмма, ни Сидней не рассчитывали, – кавалера, который, руководимый сомнениями, уже несколько времени следил за профессором и его ученицей. Шевалье видел как Сидней вошел в полночь через окно к Эмме; он имел терпение дождаться, когда он выйдет утром по той же дороге.

Тогда только он вошел в комнату молодой женщины.

– Мисс Гарт, – сказал он с важностью: – я должен с сожалением сказать вам, что между нами все кончено. Я мог простить вам, что вы изменяли мне для такого-то и такого-то… он насчитал полдюжины. – Но с той минуты, как вы перестали уважать меня, отдавшись ничтожному актёришке, вы обязали меня не иметь к вам ничего, кроме презрения… Теперь шесть часов, мисс. Я буду благодарен вам, если в полдень вы оставите мой дом.

Леди Гамильтон в образе вакханки. С картины Элизабет Видже-Лебрун

Как и Джон Пэн, шевалье расстался с Эммой как истинный вельможа. Он дал ей денег столько, чтобы жить в довольстве года два или три. Но, привыкнув к роскоши, как могла она экономничать? Когда ее последний любовник сказал ей, под самыми прозрачными формами: «я гоню вас вон!», она улыбнулась и подумала: «на одного потерянного найдется десять новых».

На самом деле, Эмма Гарт нашла десяток любовников, очень счастливых быть наследниками шевалье, но среди них ни одного, который выразил бы желание разориться для нее.

Между тем она занимала в Пикадилли великолепное помещение. В шесть месяцев она истратила шестьдесят тысяч франков. Когда опустела ее касса, она продала драгоценности; что весьма ускорило ее падение. Вокруг неё образовалась пустота. Ее кредиторы, молчавшие до того времени, начали кричать. Продали ее мебель. Один из друзей предложил ей убежище. То была Мери Бойс, жившая близ Гай-Маркета, в антресолях, вовсе не блиставших роскошью. В течение нескольких дней Эмма Гарт продолжала смеяться, не заботясь ни о чем. Но в один прекрасный вечер, когда был истрачен последний шиллинг, она сказала Мери: «На что же мы будем ужинать?» – На то, что приобретем, – возразила последняя. «А как мы достанем?» Подруга пожала плечами. —Дурочка! Разве ты не хороша собой! А красивая девушка всегда может достать две или три кроны. «Я тебя не понимаю».– Ба! Одевайся и ступай за мною: я тебе объясню.

Эмма Гарт повиновалась; она оделась и пошла под руку с Мери по аллеям Гай Маркета.

Вскоре она вернулась одна, бледная и дрожащая, заперла за собой дверь, как будто боясь, чтобы ее подруга не нашла ее, и вскричала прерывавшимся от отвращения и ужаса голосом: «Никогда! Нет! Никогда! Никогда!..»

– Никогда? А на что ты будешь есть, когда у тебя нет ни пенни, ни фартинга, на что ты будешь есть, если отталкиваешь от себя последнее средство, которое может доставить тебе хлеб?..

– Я не буду есть! Я умру! Я предпочитаю смерть этому постыдному ремеслу!

– Постыдное? Да на улицах Лондона тысячи упражняются в нем и не умирают… Разве наша вина, что мы бедны?.. И при том это на минуту… Завтра, послезавтра может встретиться любовник…

– Довольно!..

– Довольно?.. Но, наконец, моя милая, я у себя в квартире.

– Это справедливо, и я сделала ошибку, явившись к тебе… Прощай.

И Эмма Гарт, которая не без отвращения отперла дверь своей подруги, хотела уйти… Но впечатления этого вечера, в соединении со слишком продолжительной диетой, разбили ее… Она покачнулась.

– Стой! – Вскричала Мери Бойс, подбегая к ней. – Кто тебе говорит о прощании! Оставайся и ложись спать. Завтра мы опять поговорим об этом; завтра ты будешь благоразумнее.

Мери Бойс хорошо знала, что говорила. После лихорадочной ночи, Эмма встала жертвой самых ужасных мучений голода. День прошел, и страдание эти усилились. Женщина, к которой отправилась Мери, чтобы достать несколько пенсов, была в отсутствии. Продать было нечего. Наступал вечер. Уже несколько часов Эмма безмолвно сидела в углу, закрыв лицо руками…

– Ну что же? – внезапно спросила Эмма.

При этом вопросе, страшно красноречивым своим лаконизмом, Эмма вскочила. Она стала совершенно прямо, колебалась еще несколько минут и наконец сказала:

– Пойдем! Я слишком голодна!

* * *

Обойдем молчанием эту возмутительную фазу в истории Эммы Гарт, которая, благодаря случаю, продолжалась недолго.

На третий или четвертый вечер Эмма с угрюмым взглядом, с опущенной головой слонялась по тротуарам Гай Маркета, будучи не в состоянии пристать ни к одному прохожему.

Наконец, собрав всю свою храбрость, она сказала проходившему мимо мужчине, не глядя даже на него: «Господин, господин!..» И в тоже время она дотронулась до него рукой. При звуке этого голоса, при этом прикосновении, мужчина остановился как вкопанный. На лицо проститутки падал свет фонаря, он мог свободно рассмотреть ее… Он глядел и все еще сомневался. Изумленная этой неподвижностью, Эмма подняла глаза, и крик страдания и стыда сорвался с ее губ… То был красивый молодой человек Таверны славного Шекспира; то был Даниэль Гольборн. Она хотела бежать, но он безжалостно остановил ее.

– Я говорил вам, – прошептал он, сжимая ее руку, как будто намереваясь раздавить ее, – три года назад я говорил вам Эмма Гарт; что вам лучше всего броситься в Темзу. Совет этот теперь самое время привести в исполнение. Пойдем! В Темзу, несчастная! В Темзу!

Он увлекал ее.

– Нет! – воскликнула она. – Нет, оставьте меня! Сжальтесь!.. Я хочу жить!.. и пала на колени.

– Жить! Она называет это жизнью! – с горечью сказал Даниэль Гольборн. – Пусть! – продолжал он. – Оставайся же в своей грязи, так как она тебе мила. Я не покупаю ваших поцелуев, но плачу тоже!.. Возьми!

Он бросил ей кошелек и быстро удалился.

Эмма отерла лоб, покрытый холодным потом, и подняла кошелек из грязи. В нем было двадцать гиней, Двадцать гиней, как бы ни была тяжела она, – да будет благословенна эта рука, подавшая ей помощь!.. С этими двадцатью гинеями, Эмма Гарт уйдет из проклятого жилища Мери Бойс, наймет вдалеке от нее небольшую комнату и будет спокойно жить одна в ней. Действительно, в тот же вечер она спала на честной кровати, в честном отеле… и снилось ей, что влюбленный в нее принц кладет к ее ногам все свои сокровища…

Но двадцать гиней не такая сумма, которую нельзя бы было не тратить. Через неделю после встречи с Даниэлем Гольдорном кошелек Эммы Гарт оказался пустым. Однажды утром, выходя из белошвейного магазина, она услышала, что ее кто-то зовет.

Она обернулась и увидала Сиднея-Ромео. Брови у нее нахмурились. Актер сам казался смущенным.

– Я понимаю, мисс, что мой вид не должен быть для вас приятен… Я узнал о вашем несчастье и…

– Да, – сухо возразила она, – из-за вас, мой милый, я сделала глупость. Из-за ваших прелестных глаз я потеряла блистательное положение. И между нами, они не стоят этого… Но, – смягчаясь, продолжала она, – так как вина с моей стороны больше, чем с вашей, я не могу обвинять вас…

– В добрый час! – весело вскричал Сидней. – Также добра, как и прелестна… Вы достойны снова приобрести богатство, моя милая Эмма, и с моей стороны, если бы это было возможно…

– Благодарю! Но для вас, не правда ли, это невозможно?

– Кто знает!.. Какая идея!..

Проговорив эти слова, результат внезапного размышления, Сидней устремил свой взгляд на бывшую любовницу шевалье Генри, и, ударив себя по лбу, продолжал:

– О, это вдохновение! Истинное вдохновение!.. Прежде всего, что вы делаете? Свободны вы?

– О! Слишком свободна! – вздохнула она. – По крайней мере вместе с цепями у меня были бриллианты!..