Но граф лишь рассмеялся:
– Ну вот еще! Чтобы потом мне пришлось пересказывать все Доменико? Нет уж. У меня нет секретов от сына, ни семейных, ни политических. Идемте.
Они уселись за закрытыми дверями в душном и тесном помещении. Манеры Пиццамано-старшего были, как всегда, величественны и властны, но настроен он был дружелюбно. Младший выглядел очень импозантно в синем мундире с желтой отделкой, обтягивавшем его фигуру, и жестком военном галстуке. Вид у него был заинтересованный, но он сохранял холодное достоинство, чем очень напоминал Вендрамину его сестру.
Хотя Вендрамин продумал заранее начало беседы, приступить к ней никак не решался.
Он сел на предложенный графом стул, но, заговорив, опять поднялся и стал расхаживать взад и вперед, глядя в основном на узорчатый паркет.
Для начала он высказал свои горячие патриотические чувства и посетовал на то, что потратил много сил, агитируя своенравных барнаботто, пока ему не удалось обуздать их и направить в нужное русло, в результате чего на последнем знаменательном заседании Большого совета был достигнут такой выдающийся успех. Он говорил со все большей страстностью и выразил надежду, что никто не будет подвергать сомнению его достижения.
– Дорогой мой, – произнес граф успокаивающим тоном, – к чему с такой горячностью отстаивать то, что никто не оспаривает? Безусловно, ваши усилия и ваш патриотизм заслуживают самой высокой похвалы, и мы ценим их.
– Да, конечно. Суть моей жалобы не в этом.
– Ах, так у него жалоба, – сухо прокомментировал Доменико.
Граф взглядом остановил сына.
– Мы слушаем вас, Леонардо.
– Синьор, похвалы и выражения признательности – это лишь слова. Я нисколько не сомневаюсь в их искренности, но одними словами сыт не будешь. У меня, как вы знаете, есть определенные стремления, которые вы одобрили, определенные заветные желания, ради исполнения которых… Короче говоря, было бы даже странно, если бы я не проявлял нетерпения.
Граф, небрежно откинувшись в кресле и скрестив ноги, милостиво улыбнулся. Возможно, если бы Вендрамин остановился на этом, то и достиг бы своей цели. Но он испытывал потребность выговориться. Его последние успехи на политической арене убедили его, что он владеет даром красноречия.
– В конце концов, – продолжил он, – необходимо признать, и я признаю, что брак – это своего рода контракт или договор, согласно которому каждая из сторон должна внести свой вклад. Я беден, синьор, как вы знаете, так что не могу внести необходимый вклад, который обычно требуется. Но моим богатством является способность послужить своей стране, и, как вы сами признали, эта способность покрывает недостаток других средств. Если бы это мое, так сказать, абстрактное богатство проявлялось только в торжественных заявлениях, я не посмел бы… выражать сейчас перед вами свое… нетерпение. – Тут Вендрамин несколько замялся, но затем с воодушевлением продолжил: – Но подтверждением его была моя деятельность, плоды которой уже возложены на алтарь нашей родины.
Он встал в картинную позу, положив руку на сердце и откинув голову.
Доменико криво ухмыльнулся, но граф произнес все так же благосклонно:
– Так, так. Вы обратили в нашу веру сомневающихся. Продолжайте, продолжайте.
Это одобрительное замечание едва не выбило почву из-под ног синьора Леонардо. Для максимального эффекта ему нужно было какое-нибудь возражение, против которого он мог бы ополчиться. За отсутствием такового он с разочарованием чувствовал, что запал его истрачен впустую.
– И если вы, синьор, – сказал он, – так милостиво соглашаетесь, что я свои обязательства выполнил, то, я уверен, вы не отвергнете мое требование, чтобы и вы выполнили свои.
И граф, и синьор Леонардо слегка вздрогнули, когда, воспользовавшись паузой, Доменико резко бросил:
– Вы сказали «требование»?
Это замечание несколько испортило тот эффект, какой должна была произвести благородная осанка Вендрамина, выдвигавшего свое требование. Однако его нелегко было сбить с взятого курса.
– Ну да, требование. Естественное требование, порожденное нетерпеливостью. – Поддержав таким образом свое достоинство, он мог позволить себе пойти на уступки. – Возможно, конечно, что это не очень удачное слово и оно неточно выражает то, что я чувствую, однако…
– Да нет, слово очень удачное и подходит как нельзя лучше, – сказал Доменико.
Граф вопросительно посмотрел на сына. Доменико объяснил, что он имеет в виду:
– Вы сами справедливо заметили, Леонардо, что ваша помолвка с моей сестрой носит характер контракта. Поэтому сторона, выполнившая свои обязательства по контракту, вправе требовать от другой стороны того же. Так что не стоит придираться к словам, которые так точно описывают ситуацию.
Вендрамин чувствовал, что за этим приятным началом последует нечто гораздо менее приятное. И чувствовал он это не зря. Доменико обратился к графу:
– Мне кажется, отец, вы должны оценить фактическую сторону дела: можно ли считать, что Леонардо полностью выполнил свои обязательства?
Все с тем же добросердечным видом граф приподнял брови и снисходительно улыбнулся:
– Разве есть какие-то сомнения в этом, Доменико?
– Совсем не уверен, что их нет. Но судить вам, синьор. Видите ли, поскольку Леонардо совершенно точно определил эту помолвку как сделку…
– Сделку?! – негодующе прервал его Вендрамин. – Я не употреблял этого грубого слова. Я говорил о контракте, договоре – вот подобающий термин.
– Но ведь контракт и подразумевает сделку. Он является ее письменным оформлением.
– Вы искажаете мои слова, мессер. Я имел в виду…
– Что вы имели в виду, стало понятно, когда вы потребовали от нас выполнения обязательств в обмен на выполнение ваших.
Взгляд, который кинул Вендрамин на своего предполагаемого шурина, не выражал родственных чувств. Однако он попытался обратить все в шутку:
– Честное слово, Доменико, вам надо было идти в законоведы.
Граф вмешался в перепалку, наклонившись вперед:
– К чему спорить о словах? Не все ли равно, какое из них употребить?
Доменико не сдавался. Он сражался за свою сестру.
– А вы не думали, синьор, что патриотический пыл Леонардо после свадьбы может угаснуть и он не захочет управлять своими барнаботто?
– Это уже чересчур, – запротестовал Вендрамин. – Вы не имеете права оскорблять меня подобными предположениями.
– При чем тут оскорбление? Мы говорим об условиях сделки. Ваши обязательства могут считаться выполненными только после того, как наша тяжелая борьба будет доведена до конца.
Вендрамин криво усмехнулся:
– Слава богу, мессер, что ваш отец не разделяет этих узких злопыхательских взглядов.