чувствовал себя неуклюжим болваном рядом со стремительной, бесшабашной Киззи. Они подошли к стене, которая примыкала к дороге. Каменная кладка изрядно пострадала от времени, и вскоре они отыскали трещину между камнями верхнего ряда.
– Сможешь залезть наверх? – спросила Киззи.
Ха! Она бы еще спросила у рыбы, умеет ли та плавать. Монтего размял пальцы, нашел опоры для ног и в мгновение ока оказался на стене. Потом одной рукой втянул Киззи и опустил ее с другой стороны, наслаждаясь тем, как она смеется. Сквозь заросли ежевики вела утоптанная тропинка. За деревьями стоял дом, когда-то величественный, а теперь пустой и обветшавший.
– Херло – последняя оставшаяся ветвь семьи-гильдии Зорлиан, – объясняла тем временем Киззи. – Раньше эта семья владела половиной Оссы, а теперь их единственный наследник сбежал от долгов. Его дом облюбовали для своих целей сборщики долгов, но я подумала, что взглянуть все равно можно. Никогда не знаешь, что они там прячут. Вдруг что-нибудь интересное?
Выйдя из зарослей, Монтего невольно остановился и принялся глядеть на четырехэтажное здание. Каменную кладку кое-где еще прикрывала штукатурка, делая дом похожим на навязчивого нищего в пятнах проказы, который вдруг вылез из утреннего тумана. В открытых окнах кое-где развевались занавески. Мальчика одолели сомнения: к такому дому, еще пригодному для жилья, должно быть, приставлена охрана. Их найдут и накажут, опекунам будет стыдно за него. Но его сомнения растопила озорная улыбка Киззи.
– Разделим добычу пополам? – предложила она.
– Конечно, – согласился Монтего, и, словно по молчаливому уговору, оба побежали к ближайшей двери.
Это оказался вход в кухню. Внутри пахло лежалой мукой и еще какой-то тухлятиной, роились стаи мух. Столы были перевернуты, ящики разбиты, солома и дрова разбросаны по полу. Может быть, здесь искали клад? Воображение подростков разыгралось. Они ворвались в обеденный зал, где стоял стол, некогда великолепный, а над камином висел портрет какой-то дамы, видимо знатной. Картина была изуродована ярко-малиновой надписью: «Нищебродка».
Монтего долго смотрел на нее.
– Это что, самый большой грех в Оссе? – спросил он. – Быть бедным?
Его вопрос нисколько не удивил Киззи, которая увлеченно тыкала палкой в заднюю стенку разбитого шкафа. Оттуда сыпались осколки дорогого фарфора.
– Конечно.
– А у тебя всегда будут деньги? – продолжил Монтего. – Ты же бастард и все такое.
Киззи сникла:
– Я не знаю. Мой единокровный брат Алдис – единственный порядочный из всех – говорит, что мне нужен запасной план. Что мне нельзя зависеть от отца. А отец говорит, что, когда я окончу университет, он отдаст мне в управление какой-нибудь зарубежный актив семьи. Он любит давать должности бастардам, чтобы они благодарили его и приносили пользу семье. Нас у него много. А ты как? Что готовят тебе Граппо?
Разговаривая, они перешли в другой зал, огромный, словно пещера. Высотой он был с два вестибюля «Гиацинта», но уступал ему по площади. Две широченные лестницы, то встречаясь, то расходясь в стороны, вели на самый верх, едва ли не под крышу. В крыше зияла дыра, сквозь которую лился солнечный свет. Слышалось пение птиц в саду. Пол в комнате сгнил и провалился, были видны стропила и темный подвал.
– Я тоже не знаю, – ответил Монтего, прислушиваясь к эху своего голоса. – Бабушка не хотела, чтобы я стал палочным бойцом. Адриана и Демир тоже твердят, что надо учиться. А на что мне эта учеба?
– Скукота, – подтвердила Киззи со знанием дела.
Монтего засмеялся. Иметь друга одного с ним возраста было ему в новинку. Деревенские ребятишки не играли с ним, потому что он был слишком большим и работал, как взрослый. А Киззи, похоже, это не мешало, она принимала его таким, каким он был.
– Может быть, я им надоем и они отправят меня назад, в деревню.
– Нет. Адриана всегда выполняет свои обещания. Она воспитает тебя как надо.
– Тогда я приду работать в компанию, которую передаст тебе отец, – сказал Монтего.
– Вот здорово! – Киззи схватила обломок перил и выставила перед собой, словно дубинку. – А может, мы и сами откроем свою компанию – бастард и подопечный! Станем разбойничать и грабить корабли, а если вдруг не повезет, будем прятаться в погребе Демира и пить его вино.
Монтего тоже нашел палку – ножку от сломанного стула – и скрестил ее с палкой Киззи.
– К бою, леди Ворсьен! – сказал он, и в большом зале закипело сражение.
По всему заброшенному дому теперь раздавался стук дерева по дереву. Они делали вид, что дерутся то на дубинках, то на мечах, и сами не заметили, как поднялись сначала на второй этаж, потом на третий. Там Киззи хихикнула и перепрыгнула через деревянную балку, торчавшую из провала в полу.
– Ах-ха! – торжествующе воскликнула она. – Не догонишь! Я для тебя слишком быстрая!
Монтего отбросил свой деревянный меч, разбежался и прыгнул. Его сапог врезался в пол на другой стороне дыры, и он понял, что зря сделал это, Трухлявые доски не выдержали его веса, нога провалилась, и тело по инерции полетело вперед. Монтего упал ничком, обхватив себя руками. Подняв глаза, он увидел склоненное над ним пепельно-бледное лицо Киззи.
– Ты в порядке? – спросила она, хватая его за руку.
С ее помощью он вытащил ногу из ямы, затем опять споткнулся, и оба покатились со смеху.
– Да, в порядке, – ответил Монтего, переводя дух.
Они лежали на полу, в нескольких дюймах от края дыры, глядя через нее на большой зал под ними. Устав от созерцания мрачного пещерообразного помещения, они снова расхохотались.
– Ты не сломал ногу? – спросила Киззи.
Монтего проверил – серьезных повреждений не было. Пара царапин, которые поболят день-другой и пройдут, но ничего страшного.
– Да я никогда по-настоящему не болею. Бабушка говорила, что это моя старшая кровь.
– Старшая кровь, да? – переспросила Киззи и фыркнула от смеха.
– Она всегда так говорила! Любила рассказывать, что я родился в море и поэтому ничто меня не сломит.
– Вы, провинциалы, верите в такие странные вещи.
– Да? В любом случае бабушка ошибалась. Она говорила то же самое о моей матери, но ее убила пуля.
Киззи нахмурилась:
– Прости. А вот я ничего не знаю о своей матери, даже не видела ее.
– Правда?
– Да. Жена моего отца называет ее «этой пурнийской потаскухой». Это единственное имя, которое я знаю. Единственные имена, которые разрешено давать матерям его бастардов.
– Это ты меня прости, – сказал Монтего. Наступила тишина, которая показалась ему… доброй. Полной взаимопонимания. – Спасибо, что дружишь со мной, – вырвалось у него.
Киззи улыбнулась:
– Не за что. Ты мне нравишься. Я рада, что Адриана взяла тебя к себе. Мой отец