не оплошать перед девочкой, он не вспомнил об осторожности, даже когда поток воды загрохотал всего в нескольких дюймах от его уха. Киззи уже выбралась на открытое пространство с другой стороны и стала спускаться по шаткой лесенке, прикрепленной к стене, иногда перепрыгивая между полусгнившими деревянными ступеньками, которые чудом выдержали вес Монтего. Так они спустились на илистый берег, где нашли мостки из досок, частично затопленные паводковыми водами. Видимо, их положили мусорщики или ловцы мидий. Дети без труда добрались до нужного места.
Яркий клочок в водовороте оказался плащом, под которым было тело. Монтего заметил бледную кожу, над которой плясала пена. Киззи выхватила из воды проносившуюся мимо палку и решила потыкать мертвеца, но он был слишком далеко. Монтего взял у нее палку и тоже попробовал дотянуться – его руки были длиннее. Но не достал.
– А когда ты видел труп? – спросила Киззи.
Монтего стало неловко. Он привык считать столицу сказочной страной – безопасной, теплой и удобной, где люди не знают тягот провинциальной жизни. Так его приучили думать взрослые. И вот он в столице, прямо перед ним лежит мертвое человеческое тело, над которым ходят и ездят люди, и никому нет до него дела.
– Когда мне было восемь лет, я видел, как во время шторма утонул старый ловец жемчуга, – задумчиво ответил Монтего. Он знал, что это случилось, но память, смилостивившись над ним, не сохранила ничего, кроме самого факта. – Видел, как убивали палочных бойцов на арене. Иногда море выбрасывает утопленников на пляж. Я видел папу, когда его забрала чума, но я был тогда совсем маленьким. И еще бабушку.
– Чума? – удивленно повторила за ним Киззи. – А я думала, что от чумы легко вылечиться, надо только взять курглас.
– Да, если он есть. В нашей деревне кургласа ни у кого не было, и даже когда о вспышке чумы сообщили в город, люди ждали еще недели две, когда приедет врач с лекарствами и хорошим лечебным стеклом. – Монтего пожал плечами. Это произошло у него на глазах, но, как и смерть матери, событие было настолько давним, что он едва помнил подробности. – Папа ушел раньше, чем до нас добрался врач. А ты часто видишь трупы?
– То и дело. Обычно в реке. Они раздутые и мерзкие. Их вылавливают у границы с Грентом. Иногда они застревают на берегу, и гвардия не убирает их по нескольку дней. Они воняют. – Киззи сморщила нос и бросила палку в воду. – А однажды я видела, как один из моих братьев убил парня. На дуэли. Тому парню ничего не светило. А ты смог бы убить кого-нибудь?
Монтего искоса взглянул на нее и обнаружил, что она наблюдает за ним. Он пожал плечами:
– Не знаю. Может быть.
– Я – да. Мой отец говорит, что когда-нибудь мне придется убивать. Он говорит мне: «Наслаждайся невинностью», а что это значит, никогда не объясняет, стекло меня дери.
Монтего проследил за ее взглядом. На тротуаре над ними стояла молодая женщина, которая смотрела вниз, размахивала руками и кричала что-то непонятное. Ее голос тонул в реве воды. На ней была светло-голубая туника, как у Киззи, только из дешевой ткани.
– Одна из наших служанок, – вздохнула Киззи, после чего помахала женщине и полезла наверх.
Монтего проводил ее до улицы.
– Хочешь, погуляем еще как-нибудь? – сказал он ей вслед.
Она взглянула на него через плечо:
– Да. В эти выходные. Я сама тебя найду.
6
Монтего ждал возле углового номера в отеле, слушая жаркий спор Демира с наставницей. Они спорили уже давно и так громко, что голоса были слышны через два зала, а по ухмылкам сновавших мимо коридорных и горничных Монтего понял, что это уже не в первый раз. Никто не мешал им и не ругал Монтего за то, что он подслушивает, поэтому он прислонился к стене, сунул руки в карманы и стал ждать, когда все кончится.
– Но при надлежащем политическом давлении военная сила не понадобится! – горячился Демир.
– Это идеализм, ты прекрасно знаешь. Иногда военное вмешательство необходимо. Точка, – последовал сдавленный ответ.
Судя по голосу, наставнице было уже немало лет и она была на грани бешенства.
– Я отказываюсь в это верить. Вы говорите о первом ударе – вторжении без предупреждения. Такая война – первое, к чему прибегают дураки и демоны.
– Не цитируй мне насуудских философов шестого века, юноша! Остилия попробовал решить дело миром и потерял голову, которую отрубил его же военачальник, строивший козни прямо у него под носом. А вот если бы Остилия направил верные ему войска против военачальника, то, возможно, остался бы жив. Твои слова лишь подтверждают мою правоту.
– Остилия мог быть правым и одновременно поступить глупо. Он не применил собственное же правило к близким ему людям. Не стоило начинать гражданскую войну. Военачальника можно было подкупить, отправить в изгнание, шантажировать, посадить в тюрьму или даже втайне умертвить. Война несет неимоверные страдания. Политические решения, даже самые жестокие, всегда предпочтительнее открытых боевых действий.
Они так долго ходили по кругу, что Монтего уже потерял нить спора. Женщина была кем-то вроде офицера. У него сложилось впечатление, что она и Демир хорошо знают друг друга.
– Ты, – бросила она, – такой же глупец, как и твой Остилия. Сегодня твой оптимизм для меня просто невыносим. К завтрашнему утру, будь любезен, заучи все сведения о командирах провинциальных армий и бригад с восемнадцатой по пятьдесят третью.
Дверь открылась, и на пороге появилась темнокожая женщина в черной форме Иностранного легиона: на пару дюймов ниже Монтего, плотная, но не толстая. Когда она проходила мимо него, мальчик машинально отпрянул. Странно. С чего бы ему пугаться? Причина явно была не в ее телосложении. Может быть, в осанке или в глазах – жестких, темно-карих и блестящих, как панцирь черепахи галло. Женщина бросила на Монтего долгий, холодный взгляд. Посмотрела не мимо него, как большинство взрослых, а прямо внутрь его. Так, будто читала его мысли.
– Любопытно, – сказала она и пошла прочь.
Из комнаты вышел Демир, и оба посмотрели вслед женщине. Губы Демира были поджаты, щеки раскраснелись, точно он дрался на дуэли с достойным противником.
– Это генерал-майор Мадолок, – сказал он. – Об этом мало кто знает, но она уже стала одним из самых опасных людей в империи. Когда-нибудь Ассамблея назначит ее фельдмаршалом. Не знаю, что моя мать накопала на нее, но она согласилась обучать меня. И ненавидит меня до глубины души. С самого начала. – Демир вздохнул и добавил: – Зато дочери