всхлипнула, взвизгнула в агонии и повалилась на пол. Тунува никогда не слышала от нее таких криков.
– Эсбар, – прохрипела она.
– Наваждение, Тува. Эсбар сейчас всякое видится. Все прошлые кошмары и кое-что новое, – обратилась к ней Канта. – Она видит, как ты меня обнимаешь, как Сию вместе с младенцем пожирают змеи, как горит на погребальном костре ее родительница, как скулит, зовя ее, попавший в ловушку ихневмон. Она сейчас переживает все, чего боится.
Темная магия волнами пронизывала склеп: смердящая железом сила поверх острого, кислого основного запаха.
– Это ты насылала мне сны, – с горьким раскаянием сказала Тунува. – Это ты.
– Иначе нельзя было. Живущий в тебе сиден предохраняет от магии, но во сне… во сне ты податливей. Мне требовалось твое доверие, Тува.
– Чтобы я впустила тебя сюда. – Тунува оттолкнулась от пола. – Ты говорила, что стеррена в тебе не осталось.
– Осталась лишь тень прежнего могущества.
– Отпусти ее. – Тунува протянула к ней руку с камнем – отливной жемчужиной. – Забирай, Канта. Бери что хочешь.
Эсбар выгибалась дугой, уставившись в потолок. Канта перешагнула через нее. При ее приближении камень засветился.
– Не понимаю, – заговорила Тунува, желая ее задержать: надо было придумать, как уберечь и камень, и Эсбар. – Кто ты такая?
– О, я носила много имен: Герта, Йорт, Матерь боярышника… Я была ведьмой Иниски. Была Лесной хозяйкой.
И Тунува, глядя на женщину, которую считала другом, поняла. Разбитое сердце сложилось из осколков – не гладко, а пронзая тело острыми краями. Двадцать лет спустя она наконец поняла.
«Там есть лес, дикий, темный и прекрасный. Он тянется через весь остров от берега до берега. Почему-то его боятся. Его называют Дебрями и рассказывают, будто в нем жила ведьма».
– Ты.
Канта стояла перед ней.
– Это ты. – Слова жгли горло, как проклятие. – Это ты выкрала у меня дитя.
Тунува ждала отпирательств, пока не услышала шепот:
– Да.
Тунува впилась в нее глазами. Тело лишилось крови. Призрак смеха вырвался из нее, вскипев внутри ядом, выбросив пену скованных на долгие годы мучений.
Она позволяла этой женщине себя утешать. С ней смеялась, с ней пустилась в путь… целовала ее, дура, дура! Она обнажила перед ней сердце, поверив, что они пережили одну боль.
Мед и кровь, пчелы, канава, где она мечтала о смерти… Тунува наконец узнала, кто был всему виной. Узнала, чьи руки унесли Вулфа в страну Обманщика.
– Скажи почему? – Она не могла говорить, не могла думать ни о чем другом. – Почему?
– Тува…
– Лучше бы ты вырвала у меня сердце. Не так больно было бы, Канта.
Огненные лианы обвили ей пальцы.
– Чем я такое заслужила?
– Ничем, – глухо ответила Канта. – Прошу тебя, отдай мне отливную жемчужину, и покончим с этим.
Тунува замотала головой, прижала камень к горлу, полному жаркой обиды. Когда ее сила затмила разум, она крепко зажмурила глаза, удерживая в себе огонь, сопротивляясь всем своим существом.
Канта вскрикнула. Открыв глаза, Тунува увидела засевшую у нее в плече стрелу. Хидат уже наложила вторую и натянула тетиву. Эта ударила Канту в бедро. Едва женщина свалилась, Тунува мимо нее рванулась к Эсбар.
– Эс, – зашептала она, приподняв ей голову. – Эсбар.
Та отпрянула от ее прикосновения.
– Ш-ш, любимая, это я.
Эсбар сморгнула слезы. Тунува помогла ей подняться, а Хидат разом подожгла масло во всех светильниках, наполнив камеру золотым светом. Канта заслонилась от него одной рукой. Огонь спалил ей рукав, но не повредил кожи.
– Уходи. Со всеми тебе не справиться. – Эсбар утерла пот над губой. – Прочь отсюда, ведьма.
– Ведьма… – В смешке Канты звучало отчаяние. – Да, Эсбар ак-Нара, всякий раз я в конечном счете оказываюсь ведьмой.
Камень светился на полу. Канта подалась к нему. Время истончилось, как струйка в перехвате песочных часов. Тунува потянулась к своему сидену, взломала неприкосновенный запас. Жаркая вспышка окутала все ее тело. Она собрала ее в ладонь и выпустила на волю палящий змеев огонь. Склеп окрасился алым.
Хидат отшатнулась. Разбились песочные часы. Канта ударилась о гроб и смялась, как бумажный листок: концы волос обуглились, покраснела обожженная кожа. Эсбар, не дав ей опомниться, кинулась к гробу, ухватила крышку, взвыла от натуги и толкнула.
Тунува зажимала под мышкой горящую руку. Канта придушенно вскрикнула, на губах у нее выступила кровь. Край крышки переломал ей ребра, чуть не перебил пополам. С остекленевшими глазами она оторвала от пола подгибающиеся руки, поползла к Тунуве, и тут локти у нее подломились.
Склеп наполнила тишина. Первой ее нарушила Хидат:
– Умерла?
Эсбар встала над Кантой на колени, пощупала живчик на запястье.
– Не слышу сердца, – сипло сказала она, – но все равно надо ее запереть. С ней я ничему не верю.
– Как же я была слепа, – прошептала Тунува.
Эсбар подняла на нее взгляд.
– Меня не один месяц мучили кошмары. Ее работа, – сказала она. – Хидат, должно быть, это Канта, прикинувшись Сагул, заставила тебя отравить Анайсо.
Хидат вздрогнула:
– Зачем?
– Чтобы вбить клин между мною и Эсбар, – сказала Тунува. – Понимала, что Сию сбежит. Знала, что я отправлюсь за ней, а Эсбар, как настоятельница, не сможет.
Эсбар взглянула ей в глаза.
– Все это, чтобы сделать меня одинокой, червем пролезть мне в сердце. Чтобы я в конце концов отперла ей эту гробницу. – Тунува вынула ключ из замка. – Потому что я – хранительница могилы.
– Как ты вызвала змеев огонь, Тува?
– Это объясню я. – Эсбар подняла камень. – В нем есть нечто чужое. Что-то, похожее на… Канту. Но Мать его хранила.
Она взглянула на тело:
– Как это может быть?
Хидат проследила ее взгляд. Увидев Мать, она упала на колени, обняла гроб. Эсбар, подойдя к Тунуве, отдала ей светящийся камень.
– Надо схоронить ее поглубже, – сказала она. – Помоги мне, Тува.
90
Запад
На севере еще держалась зима. Глориан смотрела только вперед – каждый день после выезда из Стилхарроу; ее била дрожь под пробирающим сквозь сукно и кольчугу ветром. Наконец начались Луга, золотившиеся когда-то от пшеничных полей и садов. Теперь под копытами коня хрустела почерневшая стерня. Вдали столбами поднимался дым. Небо потускнело, солнце походило на ком подплавленного сала. Так бывало перед снегопадами, но Глориан уже научилась отличать хлопья снега от хлопьев пепла.
Она чуяла смерть, и только смерть. Инис оделся в серое, в траур по себе самому.
– Глориан.
Хелисента протянула ей мех с водой. Глориан, чтобы напиться, сдвинула маску, смочила саднящее горло. Флорелл сидела у нее за спиной, оберегая от падения, и Бурн с Мариан держались рядом. Регентский совет упорно уговаривал Мариан укрыться в Офсэе – чтобы в живых осталась хоть одна из Беретнет, – но та отказалась покинуть внучку.
Королевский кортеж не первую неделю осторожно продвигался к северу. Они объезжали поля, держались лощин и проселков, пробитой среди деревьев тележной колеи лесорубов. Ночевали под мостами, в пещерах или в развалинах.
Порой целыми днями они не встречали ни души и не слышали ни звука. Ни свечи, ни сторожевого огня не мерцало в ночи. Если