Читать интересную книгу Путешественница - Диана Гэблдон

Я выхватила зонтик из его рук, раскрыла и раздраженно положила на плечо, не собираясь укрываться под ним.

Буквально через несколько минут у меня появилась возможность оценить настойчивость Мерфи и преисполниться благодарности к нему. В то время как дорога была затенена раскидистыми кронами высоких пальм, невольничий рынок располагался на широкой, вымощенной камнем площади, полностью лишенной хотя бы малейшей тени, не считая той, что давали крытые жестью или пальмовыми листьями ветхие навесы, под которыми работорговцы и аукционеры время от времени прятались от солнца. Рабов держали в открытых всем стихиям загонах.

Мало того что на открытом пространстве солнце нещадно палило, так еще отражавшийся от мостовой солнечный свет просто ослеплял после зеленой тенистой дороги. Зажмурив начавшие слезиться глаза, я поспешно подняла зонтик над головой.

Находясь в тени, я смогла разглядеть ошеломляющее количество тел, обнаженных или почти обнаженных, поражающих разнообразием оттенков кожи – от бледного «кофе с молоком» до иссиня-черного. А перед аукционными помостами пестрели одежды плантаторов, управляющих и их слуг, пришедших прицениться к товару.

Здешний смрад шибал в нос даже тем, кто был знаком и с уличными запахами Эдинбурга, и со зловонной духотой под палубой «Дельфина». Края загонов для рабов обрамляли кучи человеческих экскрементов, над которыми вились тучи мух. Резкая, острая вонь стояла в воздухе, и сильнее всего был прогорклый, тошнотворный запах множества немытых, потных, выставленных на солнце тел.

– Господи! – пробормотал рядом со мной Фергюс; его темные глаза метались из стороны в стороны, сверкая от негодования. – Это хуже, чем трущобы Монмартра.

Марсали молчала, но теснее жалась к нему, морща носик.

Лоренц воспринимал все более спокойно: вероятно, он уже бывал на невольничьих рынках, посещая острова прежде.

– Белые в той стороне, – сказал он, указывая на дальний конец площади. – Пойдем расспросим обо всех юношах, выставлявшихся на торги в последнее время.

С этими словами он легонько подтолкнул меня в спину широченной ладонью.

Ближе к краю рыночной площади, подбрасывая уголья в небольшую жаровню, сидела на корточках чернокожая старуха. Как раз когда мы проходили мимо, к ней приблизилась небольшая группа людей: белый плантатор и двое негров в домотканых рубахах и штанах, явно его слуги. Один из них тащил за руку только что приобретенную рабыню. Еще двух девушек, голых, если не считать полоски ткани на бедрах, вели на веревках, обвязанных вокруг шей.

Плантатор наклонился и вручил старухе монету, та повернулась и вытащила из земли позади себя несколько коротких латунных стержней, которые предъявила мужчине для осмотра. Рабовладелец внимательно изучил их, выбрал два, выпрямился и передал приспособления для клеймения одному из своих слуг, который сунул их концы в старухину жаровню.

Другой слуга, подступив сзади, крепко связал девушке руки, а первый извлек из жаровни раскаленные клейма и прижал оба к верхней части ее правой груди. У бедняжки вырвался крик, пронзительный и долгий. Несколько голов обернулись в ее сторону. Служитель отдернул клейма, оставив на груди рабыни выжженные литеры «Х. Б.».

Это зрелище заставило меня застыть на месте, а остальные, не поняв, что я уже не иду с ними, двинулись дальше. Когда я опомнилась и принялась озираться в поисках Фергюса или Лоренца, никого уже не было видно. С Джейми у меня подобных проблем никогда не возникало: рост и яркая шевелюра выделяли его в любой толпе. Но Фергюс не вышел ростом, Мерфи ненамного превосходил его, Лоренц едва дотягивал до среднего роста, и даже желтый зонтик Марсали пропал из виду, затерявшись среди множества таких же.

Я с содроганием отвернулась от жаровни, слыша позади крики и хныканье, проскочила мимо нескольких торговых помостов, не посмотрев в их сторону, но в конце концов застряла в тесной толпе.

Мужчины и женщины, запрудившие площадь, слушали распорядителя торгов. Тот призывал купить выставленного на помосте обнаженного однорукого раба, низкорослого, но крепко сбитого мужчину, мускулистого и широкоплечего. Утраченная рука была грубо ампутирована по локоть, с культи капал пот.

– Для работы в поле не годен, что правда, то правда, – признал аукционер. – Но его можно приобрести на племя. Взгляните на его ноги.

Он легонько хлопнул раба ротанговой палкой по икрам и подмигнул толпе.

– А где гарантия, что от него будет приплод? – выкрикнул кто-то из толпы. – Был у меня один три года назад, здоровенный, как мул, да и толку от него, как от мула. Так приплода и не дождался.

Толпа захихикала, и аукционист сделал вид, будто его оскорбили.

– Хотите гарантий? – спросил он и театральным жестом провел ладонью по лицу, собрав на нее маслянистый пот. – Ну, маловеры, смотрите сами.

Чуть наклонившись, он ухватил раба за член и принялся энергично его массировать.

Негр заворчал от удивления и попытался отстраниться, но помощник распорядителя торгов остановил его, крепко схватив за единственную руку. Толпа покатилась со смеху, а когда черная плоть начала затвердевать и набухать, кое-кто захлопал в ладоши.

Какая-то струна внутри меня оборвалась со щелчком, который я отчетливо услышала. И без того выведенная из себя всем этим рынком, клеймением, наготой, наглыми, грубыми разговорами и совершавшимся походя унижением человеческого достоинства, а более всего своим присутствием в этом непотребном месте, я потеряла контроль над собой и, разумеется, не подумала о последствиях. Мною овладело странное чувство отстраненности, словно я наблюдала за собой со стороны.

– Прекрати! – громко выкрикнула я, едва узнав собственный голос.

Аукционер удивленно вскинул глаза и слащаво улыбнулся, глядя мне прямо в глаза.

– Племенной производитель, мэм. Сами видите – результат гарантирован.

Я сложила свой зонтик и острым концом что было мочи ткнула его в живот. Он отшатнулся, выпучив в изумлении глаза. Я отвела зонтик назад, размахнулась и огрела работорговца по голове, после чего выпустила свое оружие и отвесила ему еще и хорошего пинка.

Конечно, в глубине души я сознавала, что вся эта эскапада ничего не изменит и лучше от моей выходки никому не станет, разве только хуже. Но я просто не могла стоять там безучастно, потворствуя происходящему своим молчанием, и сделала то, что сделала, не ради клейменых девушек, или мужчины на колоде, или кого-нибудь еще, а ради себя самой.

Вокруг поднялся страшный шум: чьи-то руки хватали меня, оттаскивая от распорядителя торгов, который, более или менее оправившись от первоначального потрясения, гнусно усмехнулся и с размаху ударил раба по лицу.

Озираясь в поисках поддержки, я успела мельком увидеть искаженное яростью лицо Фергюса. Он ринулся к аукционеру, поднялся крик, несколько человек развернулись, чтобы преградить ему дорогу, и в начавшейся суматохе и толчее кто-то пихнул меня так, что я тяжело шлепнулась на землю.

Сквозь дымку пыли в шести футах от себя я увидела Мерфи с решительным выражением на широком красном лице. Он наклонился, отстегнул деревянную ногу, ловко прыгнул вперед и со страшной силой запустил своим протезом в голову аукционеру. Тот пошатнулся и рухнул, толпа в испуге расступилась.

Когда намеченная Фергюсом жертва упала, он остановился, яростно озираясь. Лоренц, помрачневший, неуклюжий, продирался сквозь толпу, положив руку на рукоять висевшего на поясе мачете.

Вся дрожа, я сидела на земле, чувствуя боль и страх: я поняла, что результатом моего непродуманного поведения станет то, что Фергюса, Лоренца и Мерфи основательно отдубасят. И это в лучшем случае.

Но тут появился Джейми.

– Встань, англичаночка, – тихо сказал он, склонившись надо мной и подавая руку.

Я поднялась, хотя колени дрожали. Сначала мне бросились в глаза топорщащиеся усы Риберна, потом я увидела позади Джейми Маклеода и поняла, что его шотландцы с ним. Тут мои колени подогнулись, но Джейми удержал меня в объятиях.

– Сделай что-нибудь, – взмолилась я дрожащим голосом, уткнувшись в его грудь. – Пожалуйста. Что-нибудь!

И Джейми, сохраняя, как всегда, присутствие духа, сделал то единственное, что могло унять бурлящую толпу и предотвратить неприятности. Он купил однорукого негра. И по иронии судьбы в результате моего сострадательного порыва я оказалась полноправной владелицей гвинейского чернокожего раба, однорукого, но вполне здорового и годного на роль производителя.

Я вздохнула, стараясь не думать о человеке, находившемся где-то у меня под ногами, накормленном и, как я надеялась, одетом. Удостоверяющие право владения бумаги, к которым мне и прикасаться-то было противно, свидетельствовали, что французский плантатор с Барбадоса продал своего раба, чистокровного негра-йоруба с Золотого Берега, однорукого, имеющего на левом плече клеймо в виде геральдической лилии и литеры «А», известного под прозванием Темерер – Смельчак. О том, что мне с ним делать, там не было сказано.