В пограничной области находился и незаметный водораздел между притоками Иссу и Мериди, образующего верхнее течение Джау. Тропа дальше вела дугой через область абака к южнее расположенным поселениям, а оттуда по очищенной главной дороге, идущей от станции Омбамба к первому арабскому поселению в области, управляемой Эмин-беем.
Стремление получить известия от него и опасение, что за это время мог прибыть в Ладо пароход из Хартума, и что мне нужно успеть добраться туда до его отбытия в Хартум, гнали меня вперед. Уж на следующее утро я снова двинулся в путь к другой, недавно построенной станции. Она лежала на востоке, недалеко от поселения Анзеа, главного вождя абака. Но путь оттуда в Ладо почти совпадал с маршрутом моего путешествия в 1877 и 1878 годах, почему и не нуждается в особом описании.
Начиная с округа Меди, благодаря моим старым съемкам дороги, прекратилась моя основная ежедневная работа с часами и компасом. Но я, однако, настолько привык к этой работе, что невольно и впоследствии хватался за карманный компас, временами проверяя прежние съемки.
Девятого января я вступил в Кабаенди. Станция, в прошлом моя штаб-квартира, находилась на том же месте, но была совсем перестроена и стала неузнаваема. Незадолго перед этим мы зашли в когда-то очень хорошо содержавшуюся зерибу Рингио. Теперь это были развалины, а Рингио мертв. Он был, вероятно, из-за партийной вражды, тайком обвинен в эгоистических интригах перед Эмин-беем. И столь же тайно, без суда и объявления приговора — в подобных случаях это не было принято в тех провинциях, — его убили палачи Ибрагим-аги, когда он путешествовал из Мангбатту через страну Лопо (где Рингио временно находился по правительственным делам). Вместе с ним были убиты и другие. Я много и тесно общался с Рингио и в последний раз видел его вместе с Багит-беем в Мангбатту. Обманулся ли я в суждении о нем, и он действительно был столь опасным заговорщиком, что его должно было опасаться правительство? Четверть века служил Рингио нубо-арабам и правительству. Не было ни одного похода, ни одного мирного предприятия, требовавшего большого числа рабочих (напоминаю лишь о доставке частей парохода в Дуфиле) или длинных колонн носильщиков, в котором не играл бы главную роль Рингио во главе своих храбрых бомбе и макарака. Рингио всегда был правой рукой Ахмет-Атруша, Фадл’Аллы, Багит-бея и Ри-ган-аги, этих испытанных старых служак. Достигшему власти и значения выскочке, Ибрагим-аге, Рингио, однако, мог стать неудобен. Меня поразило, что этого человека «устранили» столь противозаконно. Но что еще хуже — основное ядро населения провинций Макарака и Бомбе тем самым было отчуждено от правительства.
Одиннадцатого января я уехал на станцию Ванди, но не по новой, ближайшей дороге, проходившей севернее, а по старой дороге через главные станции. Мы двинулись сначала на Макарака Сугаире (Малую Макарака). Она находилась еще на прежнем месте, и я узнал старую рекубу Ахмет-аги. Он умер годом раньше, но его дело — фруктовые насаждения и огороды — жило. Растроганно смотрел я на обширные огороды. На них росли лук и разные арабские овощи, и уже много лет с успехом выращивался рис. Усердно работали водочерпательные ведра, и далеко на поля шла живительная влага. С удовлетворением показывал я все это моим слугам, которые ведь тоже имели доли в моих скромных успехах в огородничестве. Управляющий имениями Ахмет-аги доставил мне впоследствии целые корзины этих богатств, и я с радостью одарил его всякого рода мелочами, вдобавок к нескольким талерам. Изобилие фруктов было такое, что, ввиду пребывания многих людей на севере с Ибрагим-агой, он не мог справиться со всем. И под деревьями валялась масса лимонов и плодов дынного дерева {83}. Я взял и на дорогу несколько дынь и пятнадцать великолепных арбузов. Теперь они уже успешно росли почти на всех станциях.
Двенадцатого января я прибыл в Ванди.
В провинции Макарака, хотя на этот раз я проезжал очень быстро, нельзя было не заметить многих изменений. Место арабов, большое число которых еще оставалось в стране, заняло военное управление с регулярными войсками, во главе которого, к сожалению, стоял выскочка из Донголы, Ибра-гим-Магомед-ага. Такие переводы в Судан не всегда являлись мерой наказания, но все же в большинстве случаев касались людей, которые почему-либо были неудобны правительству, а в данном случае — Араби-паше. Многие, переведенные из-за серьезных проступков на суданской службе быстро восстанавливали свою честь. Другие, как обычные преступники в цепях, в Судане часто освобождались от них и, таким образом, должны были считать свое изгнание желательным.
Дынное дерево
Но это смягчение кары происходило совершенно по произволу, иногда вследствие несвоевременной мягкости, иногда в личных интересах како-го-либо высокого чиновника. Неудивительно, что, хотя я этого не хотел, до меня все время доходила старая песня о мошенничестве в Судане. Один обвинял другого, хотя у каждого была своя ахиллесова пята. Эти жалобы часто вызывались эгоистическими мотивами, но они во всяком случае свидетельствовали о неудовольствии, господствующем в различных слоях населения. Многие негры настроились мятежно, пришлось наказывать и монду и бари на Ниле. Основания для неудовольствия действительно были. Раньше царила лишь прихоть одного, тогда как машина управления работала вяло, а благо и бедствия негров фаталистически предоставлялись случаю или провидению.
Во всей стране Макарака тогда имелось лишь пять зериб и даже эти, как в Дар-Фертите, лишь слегка огорожены. Это соответствовало потребности и было, с другой стороны, показателем относительного спокойствия в стране. Теперь, наоборот, управление строилось на твердых основах. Теперь в Макарака станций было больше, чем вдвое, и притом, соответственно военному управлению, большинство их было окружено крепким палисадом (два ряда прочных кольев, промежуток между ними, шириной около метра, был заполнен деревянными колодами и ветвями с иглами). Гарнизоны были значительно увеличены, а в силу этого возросли как официальные, так и частные подати и поставки негров; число последних, однако, скорее уменьшилось, чем увеличилось. И перегрузка трудовой повинностью при этих условиях была вдвойне тягостна. Известно, что негры особенно не любят обязанности носильщика, а именно на этот счет, по-видимо-му, не было ни каких-либо установлений, ни какого-либо контроля. Чиновники теперь очень часто путешествовали, потому что служащие и писари постоянно сменялись и часто переводились в далекие станции. При этом сгонялось бесчисленное множество бесплатных носильщиков для переноса их большого и ничего не стоящего кухонного и домашнего имущества, чтобы, боже сохрани, не оставить какого-нибудь старого горшка. Какой-нибудь писарь требовал и получал сотню и больше носильщиков, которым затем часто навязывались и товары какого-либо частного торговца. Служащие из-за этого развращались и становились надменными, а население впадало в недовольство и отчаяние.