марионетку, в качестве правителя. Однако ее успехи не долго не продлились — ребенок сдался византийскому императору, который прибыл с армией в следующем году, — но эта хитрая схема продемонстрировала склонность Екатерины к интригам и ее готовности использовать неортодоксальные методы, когда это было необходимо.
В своей тактике она, несомненно, руководствовалась мудрыми советами Никколо. Судя по полученному им вознаграждению, Аччаюоли, похоже, доказал свою неоценимую значимость для императрице в Греции. Ему были пожалованы большие поместья в Ахайе и разрешено основать там банковский филиал, который оказался чрезвычайно полезным для сохранения семейного капитала от рук хватких вкладчиков и кредиторов в материковой Италии. Екатерина так сильно полагалась на Аччаюоли, что когда в 1341 году события в Неаполе потребовали ее возвращения, императрица назначила одного из кузенов Никколо правителем страны на время своего отсутствие. Хотя многие представители местной аристократии возражали против этого решения и даже обращались к византийскому императору с просьбой свергнуть власть Екатерины, кузена Никколо оказалось трудно сместить. Сохраняя верность своим неаполитанским покровителям, семья Никколо в дальнейшем значительно увеличила свои владения и влияние в Ахайе — настолько, что один Аччаюоли за другим непрерывно управляли княжеством вплоть до следующего века.
Иоанне было пятнадцать лет, когда она вновь встретилась со своей тетей, императрицей Константинополя, и своими кузенами Робертом, Людовиком и Филиппом. За время их трехлетнего отсутствия она, должно быть, сильно изменилась и по общему мнению превратилась из ребенка в лучезарную молодую женщину, от природы игривую и жизнерадостную. Даже хронист Доменико да Гравина, современник Иоанны, живший в королевстве и нисколько не симпатизировавший ей, был вынужден признать, что и Иоанна, и ее сестра Мария были наделены "дивной"[63] красотой. Ее недавно вернувшиеся из Греции кузены тоже подросли и, судя по всему, были не менее привлекательны. Роберт, которому уже исполнилось пятнадцать, и Людовик, которому было четырнадцать, были высокими, белокурыми и красивыми юношами, особенно последний; они были атлетами, повидавшими Грецию, и в высшей степени сознавали, какое впечатление они производят в обществе. Боккаччо, хорошо знавший принцев Тарентских, был очарован этой парой так же, как и весь Неаполь. Он увековечил их в своей Elegy of Lady Fiammetta (Элегии мадонны Фьямметты), написанной где-то между 1343 и 1345 годами, когда принцы уже немного подросли:
Наши принцы [Роберт и Людовик Тарентские] ездят на лошадях, которые бегут не только быстрее любого другого животного, но так быстро, что при беге они оставляют позади даже ветер, который считается самыми быстрыми; а молодость принцев, их удивительная красота и выдающиеся достоинства делают их чрезвычайно симпатичными для тех, кто их лицезреет. Они появляются на убранных лошадях, одетые в пунцовые одежды или в одежды, сотканные руками местных жителей с узорами разных цветов и вплетенными в них золотыми нитями, а также украшенные жемчугом и драгоценными камнями; их длинные светлые волосы, спадающие на их чрезвычайно белые плечи, убраны на голове под золотую сетку… Кроме того, в левой руке они держат легкий щит, а в правой — копье, и под призывные звуки труб, шествуют один за другим, а за ними следует множество придворных, одетых в такие же наряды, чтобы начать поединки в честь дам[64].
Контраст между этими двумя образцами неаполитанской юности и господином и повелителем Иоанны (так в Средние века называли мужей) был очевиден и удручающ. В свои четырнадцать лет Андрей еще не демонстрировал тех физических качеств, которые могли бы завоевать к нему среди подданных. Учитывая его происхождение, он, скорее всего, был невысок для своего возраста, так как его дед по материнской линии, носил прозвище Локетек (предположительно намекающее на его малый рост). Несмотря на отсутствие сохранившегося описания Андрея, Бэддли, который изучал историю Неаполитанского королевства этого периода, предположил, что Андрей был "ленив, предпочитал еду всему остальному и, вероятно, всегда так будет делать; имел массивную челюсть, тупой взгляд и, по сравнению с неаполитанскими принцами, неуклюжую фигуру"[65]. Это кажется суровым приговорам, особенно учитывая, что Андрей был еще так молод. Кроме того, это противоречит утверждениям венгерских авторов о внешности и личных привычках Андрея, которые сообщают: "Юный принц… по мере того как он мужал, располагал к себе всех, кроме своей будущей жены"[66].
В отсутствие более веских доказательств, изобразительное искусство того периода может дать небольшую подсказку о несоответствии между культурой и внешностью Андрей и Иоанны и ее кузенов. Сохранилась одна из книг Андрея, иллюстрированный кодекс с житиями венгерских святых, который его родители заказали для обучения сына. В ней большинство мужских персонажей изображены смуглыми и неопрятными, с обилием волос на лице. Это сильно отличается от неаполитанского искусства книжных миниатюр того периода, представленного трактатом о музыке Боэция, который был иллюминирован для короля Роберта; в нем мужчины и женщины изображены нежными и изящными, с тщательно уложенными волосами и одетыми в элегантные платьями. Эти две книги создавались в одно и тоже время, но их эстетика настолько противоположна, что кажется, будто каждая из них возникла в другом, совершенно чуждом мире, и это, вероятно, примерно соответствует ситуации, в которой оказался Андрей в Неаполе.
Андрей мог бы компенсировать свою не слишком внушительную внешность изысканными манерами или интеллектуальными способностями, но, к сожалению, этих качеств ему, похоже, тоже не хватало. Сообщается, что его умственное и эмоциональное развитие отставало от развития его будущей жены. Есть свидетельства того, что, будучи неуверенным в себе, он во многом полагался на советы и рекомендации своего духовника, монаха Роберта, чье очевидное влияние на своего венгерского подопечного было отмечено при дворе. "Он [Андрей] явно не был подходящим партнером для своей супруги"[67]. И опять же, учитывая его молодость, это было не совсем справедливо, ведь, редко какой подросток ведет себя так, что производит впечатление на окружающих.
Быть замужем за Андреем, должно быть, было сродни браку с надоедливым младшим братом, но Иоанна, похоже, смирилась со своей судьбой. К тому времени она прекрасно понимала, что критики обвиняют ее деда в том, что он узурпировал трон у своего племянника, и что ее брак и, что самое важное, рождение наследника могут навсегда заставить этих обвинителей умолкнуть. Есть все основания полагать, что Иоанна восхищалась своим дедом и стремилась подражать его политике на протяжении всей своей жизни, и что она была готова пожертвовать личным счастьем ради этой цели.
И все же к лету 1342 года брак Иоанны оставался незаключенным. Поскольку в шестнадцать лет герцогиня Калабрийская уже значительно превысила традиционный брачный возраст — в Средние века брачные отношения разрешались, как только невесте исполнялось тринадцать лет, — задержка должна была объясняться незрелостью ее мужа (тем самым подкрепляя аргумент, что в пятнадцать лет Андрей еще несколько отставал в умственном и физическом развитии). Экспедиция на Сицилию, номинальным командующим которой был назначен герцог Калабрийский, явно задумывалась Робертом как средство доказать возмужание принца.