снимает с придурка вину — вряд ли он в состоянии приманить подобную тварь, но, кажется, то, что он сбежал, и его присутствие рядом с незамужней девушкой является обстоятельством, говорящим против него. Так что пусть теперь страдает!
— Кто зде… вы?! — закончив поминать всех знакомых и незнакомых Инге людей добрыми словами, выпаливает придурок. Вот ведь… а начал вопрос… после отборного мата… он вполне себе вежливо… пока не понял, кто именно перед ним стоит. Инга усмехается, не решив, как именно реагировать на подобное постоянство.
— А кого ты ожидал? — Но как же это мило! Царёв по-прежнему обращается к ней на вы! При том, что мысленно посылает все возможные проклятия! Инга ни капли в этом не сомневается. Она осторожно поднимается на ноги, решив воспринимать придурка как шута. Хотя смешного от него, конечно, мало. — Можно подумать, до тебя тут, кроме меня, есть кому-то дело!
— А вам… тебе это на кой?
— Тебя не касается. — Слишком резко. Инга медленно выдыхает и сосредотачивается на рукавах собственного платья, которые ничем интересным похвастаться не могут, конечно, но уж лучше смотреть на них, чем на этого… Царёва. Так. Стоп. Надо успокоиться. Иначе разговора не выйдет вообще, а от него многое зависит. Во всяком случае Лийнира, которую Инга видела только мельком, явно надеется, что это поможет улучшить положение. Ведь не просто же так эйн Ниилли (а кто ещё бы мог в поместье принять такое решение?) собралась в случае, если Инга сейчас сделает всё правильно, повысить её? Так что не стоит расстраивать девочку. — Мне вот что интересно — с чего тебя на подвиги потянуло? Запал на девушку? Или что? Она симпатичная, конечно, но тебе не кажется, что она слишком молода? Или на то и расчёт?
— Какая же ты мразь… — Царёв поднимается на ноги и демонстративно отходит от Инги. Шатаясь так, что Инга прикидывает, на котором шаге он свалится. Правда, кажется, он и сам понимает, что поторопился, так что отходит не так уж и далеко. Инга окидывает его взглядом, отмечая круги под глазами, осунувшееся лицо и лопнувшие капилляры. Проплешина явно не идёт ему на пользу. А ведь он, кажется, был ещё и ранен… — Она на мою сестру похожа, — нехотя произносит он. — Тоже вечно лезла… лезет, куда не просят, и собирает все синяки. Мама вечно ей нотации читает, что такое поведение для девочки недопустимо… Зачем я ва… тебе это говорю?
— Ностальгия, значит, — кивает Инга. Она надеется, что хозяева слышат разговор. И понимают, что сказанное самой Ингой было нужно, чтобы расшевелить этого придурка. Особенно надеется, что это поймёт эйн Лийнира… а то опять расстроится ж, бедняжка. В том, что Царёв говорит искренне, Инга ни капли не сомневается. Не такой он умный, чтобы лгать. Складно, во всяком случае. — Сбежал зачем? В ошейниках всё равно далеко не уйти…
— Знаю. Просто я всё равно наказания так и так всё время собираю. Вот и решил, что пусть в этот раз я хотя бы удовольствие получу… и то не вышло. А… что с..?
— Эйн Лийнира отделалась лёгким испугом, как это принято говорить, — Инга присаживается на корточки, прикасаясь к земле. Та холодная металлическим холодом. При том, что место, где расположена яма, находится на песчанике. — Тебя вот потрепало зато. Ну, ещё тебя обвиняют… во всяком.
Царёв кивает. Подходит ближе. Потом и вовсе опять садится на пол.
— Ты… зачем пришла?
— Сам догадаешься? — фыркает Инга. Ну, можно, конечно, наплести ему что-то про сестринские чувства, внезапно вспыхнувшие в душе… самой смешно о таком даже думать. — От твоих ответов зависит то, что с тобой будет дальше. Кстати. Почему ты не можешь вести себя нормально? На кой постоянно нарываешься?
— Вести нормально — это смириться с рабством?! — кривится Царёв. Инга демонстративно вздыхает. — И что тебе пообещали за…
— Улучшение условий проживания. Твой нелепый бунт ни к чему не приведёт. Включи мозг, Царёв! Даже если тебе удастся сбежать — куда ты пойдёшь? Ты знаешь, что это за мир? Расстановку сил? Хоть что-то?
— Ты знаешь?
— Я пытаюсь узнать. И пытаюсь составить о себе… и о тебе, раз уж мы связаны, хорошее впечатление. А ты своими выходками портишь всё, что только возможно.
— Я. Сбежал, чтобы провести день наедине с собой, — с едва ли не осязаемым отвращением произносит Царёв. Отвращением, надо полагать, к ней. Впрочем, Инге на это наплевать. — И случайно встретил эйн Лийниру и её служанку. Хозяйка… — Царёв запинается. Инге почти жаль беднягу, делающего над собой такие усилия. Почти. — Она приказала мне следовать за ней. Потом появилось это… чудовище. Ну, и я, само собой, попытался не позволить тому добраться до девушек.
— Герой… — Инга даже не иронизирует. И самой себе признаётся, что завидует. Её никто и никогда не пытался защитить даже от гопников — самой приходилось выкручиваться. — Я не знаю, что именно эйннто Трок ожидали услышать, но, надеюсь, ты правду сейчас сказал.
Она встаёт, чувствуя, как её ведёт от накатившей слабости, и медленно направляется к выходу из ямы. И только сейчас понимает, что давление на сознание то ли уменьшилось, то ли просто Инга к нему успела привыкнуть. Но в любом случае ощущения стали почти терпимы. Ну, и прекрасно.
V
В поместье нет специального помещения для больных. Оно и понятно — всё же это не какое-то там общественное заведение. Но Лий сейчас кажется, что было бы удобнее, если бы… Ну, по крайней мере рабов и слуг тогда не приходилось бы навещать в их каморках…
Но вот кто, скажите, в здравом уме решит навещать рабов? Если это, конечно, не врач или не человек, который ими занимается. И уж точно наследнице поместья тут нечего делать совершенно. Сопровождающая её сейчас Тэйе совершенно верно мыслит, пытаясь донести это всё до Лий. Но Лий не может не убедиться в том, что человек, фактически спасший её — пусть и лишь за счёт того, что сумел задержать мерзость достаточно времени, чтобы Лий пришла в себя и использовала руны, которые в последние дни изучала по желанию бабушки… вот стоило бы поблагодарить её, наверное… Но хочется. Ну… она же и сама наверняка прекрасно знает, что к чему? Так зачем впустую