но по крайней мере не приходится постоянно торчать в кухне среди поваров и прислуги. Которые, надо думать, даже не будь запрета на посторонние разговоры, не снизошли бы до бесед с ней… По крайней мере — вне рабочего времени, то есть, по вечерам, они упорно делают вид, что Инги не существует. Исключая Эттле и ещё парочку девушек. Так что вне кухни хотя бы какое-то разнообразие присутствует. Например — можно во время уборки библиотеки заглянуть в пару-тройку книг… и тут же закрыть их, понимая, что к способности понимать речь местных к огромному сожалению не добавилось умение читать! А было бы неплохо…
Попросить что ли эйн Лийниру научить её?
Возможно. Это вполне впишется в тот образ, который она пытается создавать. Инга кивает сама себе и принимается за уборку. Сегодня ей досталась одна из комнат, которые, как она слышала, не используются большую часть времени. И она прилегает к галерее, через которую можно попасть в старую часть поместья. Остановленную, как Инга слышала от Эттле… которая, впрочем, так и не смогла объяснить, что это означает. В ту самую часть поместья, которая… Увы, сейчас она заперта. Магией. И это значит, что добраться туда не получится при всём желании. А жаль. Возможно, там получилось бы найти способ вернуться, пусть хозяева и утверждают, что это невозможно.
Вот за то, что Лийнира вытащила их с придурком-Царёвым сюда, её следовало бы выпороть! Инга сжимает губы, чтобы не выругаться в голос. Всё равно в этом нет никакого смысла. Только вот перестать думать о прошлом не получается. Особенно если учесть, что большую часть времени она находится наедине с собственными мыслями. Она встряхивает головой, заправляет за ухо слишком короткую, чтобы можно было убрать в пучок, красную прядь волос и заставляет себя сосредоточиться на уборке. И не думать о… лишнем.
Инга стирает пыль с массивных полок из тёмного дерева, чуть сдвигая стоящие там статуэтки, и думает о том, что даже в мире магии от пыли никуда не деться. Как с ней ни воюй, а побеждает по итогу пыль. Ну, неужели маги так и не смогли придумать, как сделать так, чтобы не нужно было изо дня в день приводить всё вокруг себя в порядок?! Инга перетаскивает скамеечку для ног, надеясь, что никто не заметит, что она использует её не по назначению, и принимается за рамы картин. По большей части это пейзажи, которые мало чем отличаются от пейзажей земных — те же речки, леса, поля… Но третья картина от двери, спрятанная в самом тёмном углу и без того не особенно освещённой комнаты, заставляет замереть. И даже отойти назад, чтобы повнимательнее рассмотреть её. Это, видимо, семейный портрет. Старый, потому что главная хозяйка поместья на нём выглядит гораздо моложе, чем теперь. Инга дала бы ей тут лет пятьдесят. Ну, или около того. Хотя возраст не очень-то влияет на то, как эйн Ниилли воспринимается. Вернее… здесь, на портрете, где она выглядит бесстрастной, несмотря на лёгкую улыбку, касающуюся исключительно губ, эйн Ниилли вызывает гораздо меньше неприязни, чем в жизни — с этой понимающей улыбкой и нарочито доброжелательным видом. Она сидит рядом с высоким мужчиной в годах, который, вероятно, является её мужем… Инга пытается вспомнить, говорили ли слуги что-то о муже хозяйки, но, кажется, такого не было. Но в любом случае он вероятнее всего уже мёртв. Иначе бы Инга его так или иначе встретила. Если тут, конечно, не распространены разводы… Инга хмыкает. До такого счастья, как возможность развестись с нелюбимым супругом, местному обществу расти и расти! Так что скорее всего, тот и правда мёртв, и Инга была права, посчитав тёмные одежды эйн Ниилли — вдовьими.
Позади пары стоят четверо — трое мужчин и женщина, в которой Инга с лёгкостью узнаёт дочку хозяйки, которая ни капли не изменилась в восприятии… разве что немного постарела теперь. Женщина стоит с правого края дивана, держа на руках совсем маленькую дочку. Инга прищуривается, жалея, что не умеет определять возраст детей. Но, кажется, девочке тут года три-четыре… Женщину за плечи обнимает, видимо, её муж. Да. Инга кивает. Он моложе, не имеет таких глубоких теней под глазами и впалых щёк, как сейчас, но сходство с мужем дочери хозяйки на лицо. Впрочем, Инге не особо интересны эти двое. В конце концов, она и так на них каждый день может посмотреть… если не повезёт. А вот двое других мужчин… светловолосые, желтоглазые… Их в поместье Инга не видела ни разу. Похожи… близнецы? Похожи. Но и отличаются чем-то, чему Инга не может подобрать слов…
— Эйн Ниилли до сих пор ненавидит эту картину, — врывается в тишину голос эйн Тэйе. Такой же бесцветный, как и она сама. Инга оборачивается, радуясь про себя, что не подпрыгнула на месте от неожиданности. — На ней вся семья ещё в сборе.
Вся семья… Ну, это не так уж и важно, на самом-то деле. Если только, эти двое не вздумают тут объявиться… Но с чего это Тэйе вдруг решила разоткровенничаться? Инга окидывает старшую над прислугой взглядом, отмечая неприязненно поджатые губы и почти бесстрастный взгляд, в котором всё же читаются подавленные эмоции. Инга ей не нравится. Совершенно.
— Горько смотреть, что те, кого любишь, больше не здесь? — уточняет Инга, моментально понимая, что выбрала совсем не тот тон. Только вот изменить это уже не получится. Разве что… — Прошу простить. Я… задумалась.
— Я продолжаю считать, что эйн Ниилли не стоило давать вам двоим шанс, — спокойно сообщает эйн Тэйе, демонстративно проводя пальцем по столику и глядя на пыль на белоснежной перчатке. Ну, да. Инга не успела дойти до стола! Засмотрелась… — Ваш брат был обнаружен в двусмысленной ситуации с наследницей семьи, — холодным тоном добавляет она.
Инга холодеет. Этот идиот! Что он успел натворить?! Учитывая, что они связаны вроде как родством, любое неосторожное действие сказывается на них обоих. И если его взбрыки всего лишь приводили к его же наказаниям, которые хоть и влияют на Ингу, но, за счёт того, что она всё это время вела себя исключительно послушно, лишь минимально — разве что прочие служанки , не считая Эттле и ещё парочки, стараются её игнорировать и не оставаться по возможности с ней в одном помещении — то… что он сделал, если Тэйе… эйн Тэйе, в смысле, лично пришла уведомить Ингу?
— Мне позволено его увидеть? — интересуется Инга,