ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы постучать.
– Да, – сказал за дверью Портнов.
Он сидел на преподавательском месте – серый свитер, очки в тонкой оправе, светлые волосы, собранные в хвост на затылке. Смотрел на Сашку, как смотрел бы на опоздавшую студентку – с жестоким интересом. Это длилось долю секунды…
– Встали. – Портнов поднялся из-за стола.
Первокурсники вслед за ним оторвались от стульев, неохотно, будто удивляясь здешним казарменным порядкам, но уже догадываясь, что ослушаться – себе дороже.
– Александра Игоревна Самохина – ректор нашего Института, – негромко сказал Портнов. – К тому же она дама. Я прошу вставать всякий раз, когда ей зачем-то понадобится прервать наше занятие.
Портнов был верен себе. Сашку рассмешила его язвительность, но смеяться было бы непедагогично, поэтому она с непроницаемым лицом поманила Валю, приглашая войти.
– Олег Борисович, – сказала Сашка, – первокурсник Шанин Валентин опоздал к началу занятий.
Она дождалась, пока Портнов кивнет, и только тогда посмотрела на класс. Двенадцать человек, группа «А», стояли спиной к освещенному окну, и в аудитории было просторно: комната была рассчитана на два десятка студентов. Братья Григорьевы занимали последний стол слева – тот, где когда-то любила сидеть сама Сашка.
Двенадцать силуэтов в солнечном свете из окна. Двенадцать едва различимых, глубоко утопленных искр. Каждая из них может вырасти в Слово и прозвучать, стать частью Речи и возродить ее. А может не вырасти.
Если бы я могла взять консервный нож и вытащить из вас ваше Слово, подумала Сашка. Я бы потрошила вас похуже, чем потрошила в юности младенца Валечку, питаясь его информацией, как личинка нектаром. Но Слово нельзя вырезать из человека ножом, оно в процессе сдохнет. Слово можно только вырастить, шаг за шагом, вдох за выдохом. И мы будем его растить, а вы будете сопротивляться и орать, и хорошо, если так. Хуже, если вы сломаетесь сразу и Слово, избравшее вас своей проекцией, никогда не прозвучит.
– Садитесь, – сказала Сашка вслух. – Удачного занятия… И, конечно, поздравляю всех с началом учебного года.
– Ваше место в первом ряду, юноша. – Уже выходя из аудитории, она услышала за спиной голос Портнова. – И радуйтесь, что за время переклички мы не дошли еще до буквы «Ш»!
Глава 2
На день рождения, двадцать восьмого августа, Пашка купил две бутылки пива к обычным пирожкам. Продавщица спросила паспорт, поздравила Пашку с восемнадцатилетием и зарделась. Она была совсем молодая, с ямочками на щеках. Может быть, у нее мелькнула в этот момент безумная мысль – а вдруг именинник позовет ее в компанию, где сегодня будут праздновать. В этой Торпе совершенно некуда ходить и не с кем знакомиться…
Пашка вежливо поблагодарил, сложил покупки в пакет и вернулся в общежитие. Там они с Артуром вдвоем уселись к письменному столу, сбили крышки о край столешницы, оставив неприглядные царапины… Впрочем, не они первые – этот стол выглядел так, будто его бобры обкусали. Выпив из горлышка полбутылки пива, Пашка спросил:
– Они ведь знают нас… столько же, сколько мы сами себя знаем. Почему они так быстро поверили, что мы – говно?
– Потому что мы вели себя как говно, – ровным голосом отозвался Артур. – То есть я, конечно, всех дерьмее, но ты тоже отметился. Правильно, пусть лучше так. Или ты хочешь, чтобы…
Он оборвал себя и сделал еще глоток. Пашка подумал с тревогой, что Артур носит в себе постоянный ад, и если он, Пашка, способен отвлечься и даже найти в их новом статусе кое-какие плюсы – Артур живет в мире, где какая угодно беда может случиться в любой момент. Более того – Артур эти беды придумывает и множит внутри своей головы.
– Давай решать проблемы по мере их поступления, – отозвался Пашка любимой фразой мамы. Артур криво улыбнулся: он тоже в какой-то мере читал Пашкины мысли и знал, что Пашка сейчас поставил ему диагноз «Тревожное расстройство».
– Помнишь, – сказал Артур, – ты говорил, что бабушку с дедушкой оно не тронет, потому что… они местные? Так вот… оно мне объяснило, что, пока мы с ними рядом, ба с дедом в опасности. Папа и мама тоже. Мне гораздо легче получить от папы по морде и лучше быть говном, чем… чем если с ними что-то случится. Я…
Он снова замолчал, съежился, и Пашка понял, о чем он думает. О бабушке, конечно.
Пашка положил руку Артуру на плечо:
– Давай играть, что это был я. Если бы оно приказало мне… я бы тоже так сделал. Мог же это быть я?!
Артур улыбнулся, едва-едва, но Пашка почувствовал, что брату стало легче.
– Включим телефоны, – со вздохом сказал Пашка. – Пусть поздравляют.
Телефоны они включали раз в сутки, чтобы написать маме сообщение: «Живы-здоровы». Мама за две недели ответила только однажды: «Совесть не проснулась?»
Теперь, когда оба телефона вошли в сеть, почти сразу прилетели два одинаковых письма: «С днем рождения. Вы не хотите ни о чем поговорить?»
– Они ждут, что мы скоро вернемся. – Пашку немного мутило от пива.
– А если мы не вернемся, что они сделают?
– Приедут сюда. – Пашка поперхнулся пирожком с капустой, который в тот момент жевал.
– И тогда будет твоя очередь, – умоляюще сказал Артур. Таких интонаций Пашка сроду от него не слышал. – Ты же не будешь заставлять – опять меня?!
Пашка почувствовал холодный пот на спине под футболкой. Нет, бить маму он не будет и Артуру не позволит. Если Пашке Константин Фаритович внушает ужас, то Артура он просто парализует одним своим именем. И дело Пашки, если понадобится, встать между этими двумя и защитить брата…
Пашка вспомнил надувной детский мяч, прибитый течением к высокому берегу. Простой сигнал, что смерть есть, она рядом и может явиться, не спрашивая паспорт.
* * *
Потом общежитие внезапно, за пару дней, перестало быть пустым. Сперва вернулись второкурсники, и, столкнувшись с ними впервые в коридоре, Пашка почувствовал себя так, будто проглотил дикобраза. Дело не в том, что они хромали, косили, дергались, заикались, – люди бывают разные, в том числе студенты. Но было в них что-то пугающее – выражение глаз. Они говорили: «Привет», «А, ты на первый курс», «Ой, а вы близнецы, да?». Но Пашка чувствовал, непонятно как, что перед ним не совсем люди – как если бы инопланетяне носили маски с человеческими лицами и повторяли картонные фразы, думая, что никто их поэтому не раскроет.
– Арчи, – сказал в тот день Пашка, обращаясь к брату именем, которое давно осталось в их детских играх. – В столовой нам жрать не стоит. По ходу, тут действительно торчки, и неизвестно, что им добавляют в суп.
– Нет, – ответил Артур, помолчав. – «Торчки» – это лапша для сторонних ушей. Чтобы люди в Торпе говорили: «В Институте нарки». И так себе все объясняли.
– Тогда что с ними?!
– Давай спросим? – предложил