Читать интересную книгу Я — твоё солнце - Павленко Мари

Пришлось на время отложить «Отверженных». Скучаю по Жану Вальжану. И по Козетте. А ещё не терпится познакомиться поближе с Гаврошем.

Иногда я краем глаза высматриваю Элоизу. Мысли о том, что она на всех углах липнет к нёбу Эрванна и тусуется с его бандой крикливых какаду (простите, я вас очень люблю, какаду), меня сокрушили окончательно. Но большую часть времени я болтаюсь с Джамалем и Виктором (на шее у которого я заметила ещё одну крошечную родинку — в тот редкий момент, когда он снял свой шарф).

Я получила тринадцать из двадцати по философии. Когда мадам Шмино, одетая в чёрную узорчатую блузку, открывающую её слишком загорелое декольте, объявила мою оценку, сдвинув очки на кончик носа, я чуть не перевернула парту, как в вестерне, и не бросилась в её объятия. Спокойствие, Дебо. Её отстранённая поза — можно подумать, у неё вместо позвоночника железный стержень — поубавила мой пыл. После урока, пока остальные с гомоном собирали свои вещи, мадам Шмино жестом подозвала меня к себе. Дрожащими руками я взяла свои шмотки и подошла к её столу. Виктор и Джамаль уже свалили вместе с большей частью класса. Я не знала, о чём хотела поговорить мадам Шмино, однако, немного подумав, могла догадаться. И почему она собирала свои вещи с грацией дряхлого ленивца, да к тому же даже не глядя на меня? Вдобавок к этой пытке Таня и её компания подружек тоже не торопились и собирались, словно толпа бабулек в шлёпанцах.

— Мадемуазель Лувиан!

Таня подпрыгнула. С высоты кафедры мадам Шмино смерила её взглядом.

— Да, мадам?

Эти выпендрёжные слащавые интонации… Я знаю, что у неё в голове, вижу это желание нравиться, стопроцентную уверенность: я супер и телом и разумом, не злитесь, я родилась такой.

Стерва.

— Вы что-то потеряли?

Танина навязчивая улыбка испарилась.

— Нет, мадам.

— Ну тогда ускорьтесь, урок окончен.

Злобные крошечные челюсти Тани пережёвывали воздух.

— И закройте за собой дверь! — прикончила её мадам Шмино.

Так тебе и надо, бубонная чума в туфлях на платформе.

В классе неожиданно повисла тишина. Мадам Шмино поправила очки.

— Вы воспользовались приёмом.

— Рада, что это заметно.

— Хорошее начало, Дебора. Теперь я предлагаю вам следующее решение вдобавок к нашему согласованному плану: представьте, что обращаетесь к кому-то, кто совершенно не владеет темой.

Наверное, моя неуверенность в том, как именно воплотить в жизнь её совет, красными буквами замигала на лбу, потому что она продолжила:

— Иногда вы слишком торопитесь. И я не имею в виду, что вы халтурите, просто предполагаю, что иногда забываете об основах вашей аргументации, поскольку они вам кажутся очевидными. Боюсь вас разочаровать, но я не телепат. Вам нужно проработать своё изложение целиком и полностью. И решение здесь простое: спросите себя, с кем вы говорите. Если вы пишете, обращаясь к несведущему читателю (и я не имею в виду идиота, заметьте разницу), то вам придётся начать с самого начала и представить ему свою идею со всех сторон. Вам надо изложить всю суть.

На моём лбу наметилась морщинка между бровями.

— Вы меня поняли, Дебора?

Я кивнула.

— То есть я пишу слишком поверхностно.

— Немного, но это не беда, — убедила меня мадам Шмино.

Тут случилось что-то дикое: она улыбнулась. Её чудесное откровение дошло до меня: следующее сочинение я напишу для Изидора.

Домой я вернулась позже обычного, и отец спросил, где я пропадала. Не оценив тень сомнения на его лице, я сказала, что занималась.

Рассеянным голосом мама высказалась в мою защиту.

Теперь у нас бутерброды с сыром на ужин почти каждый вечер. Но у меня есть двадцать евро на неделю.

Время бежит быстрее, когда занимаешься.

По-хозяйски наступил декабрь.

«Изящные трупы» дожидаются выходных и творятся у Джамаля дома.

Когда наша словесная фантазия иссякает, я забираю листочки, переписываю «трупы» в специальный блокнот и перечитываю перед сном под трескучий храп старого пса.

Когда в квартире появляется тётя Лейла (что случается довольно редко), мы перемещаемся в комнату Джамаля, но я не в особом восторге от гигантских плакатов с тарантулами по всем стенам.

* Какая она, тётя Лейла? *

Ей лет сорок. Своим стилем и габаритами она напоминает голливудскую актрису пятидесятых годов, которую тогда заморозили и разморозили только вчера. Ростом в метр тридцать, тётя Лейла носит исключительно вечерние платья из облегающего атласа с разрезами сбоку или с декольте во всю спину. Ни грамма жира. Толстый слой ботокса на гладком лбу. Она говорит с акцентом и растягивает «р». Стоит ей зайти в комнату, как мы замолкаем. И не из вежливости или желания показать воспитание, нет. Просто стоит ей появиться, как взгляд невольно притягивается к её телосложению. Лейла — это новая версия персонажей Толкина, будто симпатичный гном решил, что он теперь эльф, и ведёт себя соответствующе, хотя выглядит так, будто его вырубили топором в дереве. Она спрашивает нас, как дела, называет Джамаля «хабиби»[5] и постоянно готовится к каким-то выставкам, коктейльным вечеринкам, встречам с клиентами-миллиардерами. Ещё она коллекционирует разные блестящие побрякушки, причём все камни в них — настоящие. Мне сложно поверить, что она тоже женщина, как и моя мама.

— Она не злая, просто живёт на другой планете. — Джамаль уже привык.

Но я уверена, что ему больше нравится Гертруда.

* * *

По уже сложившейся традиции мы занимаемся в кафе: вещи разложены на столе, из чашек вырастают башни, официант нас узнаёт. Поначалу я первой устраивалась на диванчике, но после того, как Виктор уселся рядом, я перестала. Он был в одной футболке, и его аромат щекотал мне ноздри: смесь шоколада, перца и леса после дождя. Мне хотелось прикоснуться к нему. К тому же каждый раз, как его плечо или рука задевали меня, мой желудок превращался в румынского гимнаста, проделывающего обратные сальто, опасные двойные прыжки и колёса смерти. Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на истории, но глубоко в душе бежала по пляжу и смеялась, пока волосы развевались на солёном морском ветру.

После этого я всегда садилась напротив Виктора.

И старалась не пялиться на него слишком долго.

Иногда он мне снится: признаётся, что любит меня, и только меня, что Адель рядом с моей ослепительной красотой больше похожа на слона, которому столбом выбили глаз. Но моя слащавая улыбка так сильно растягивает скулы, что я просыпаюсь. Однако в моих кошмарах он со своей возлюбленной целуется взасос, хлюпая, как засорившаяся раковина, а меня просто не существует: Дебора, тут не на что смотреть, расходитесь, пялиться не на что, а уж тем более — некого целовать. Иногда я просыпаюсь в слезах и в порыве слабости открываю дверь Изи-дору. Размахивая облезлым хвостом, он поднимает в комнате пыль столбом, пытается облизать мне руку своим вонючим языком — я отталкиваю его, и пёс засыпает у моей кровати.

И храпит, идиот.

Отец опубликовал какую-то сенсацию и заслужил одобрение коллег: дела у журнала пошли в гору. Чтобы отпраздновать это событие, отец пригласил маму в ресторан. Однако он возвращается домой по-прежнему поздно, потому что «надо продолжать в том же духе».

Я везде вижу подтекст.

Но только не у мамы.

Записки завоёвывают всё больше и больше места на зеркале, и я позволяю им размножаться.

Ведь я ничего не могу с этим поделать.

Глава тринадцатая

Дебора думает, как приятно вернуться домой после Рождества — счастливого Рождества

Конец триместра засосало во временную воронку: я занималась, составляла карточки, общалась с Виктором и Джамалем. Пила много кофе. Узнавала всё лучше и лучше Фрейда.

На Элоизу я совершенно не обращаю внимания, даже когда она проходит мимо: просто рассматриваю воображаемое пятно на стене или в небе. Однако всё равно приходится собирать всю волю в кулак, чтобы не постучать ей по плечу и не признаться, что я скучаю, что с удовольствием бы съела на двоих килограмм мороженого с кусочками брауни, обсуждая прыщи наших собратьев.