— Мэг, прошу тебя переселиться в правое крыло. Обещай.
— И не подумаю, — отозвалась Мэг, с аппетитом откусывая рогалик с абрикосовым джемом. — У меня даже есть рубашка под цвет обоев.
— Нет, ты просто упрямое дитя. — Генри нежно погладил ее по щеке. Мэг поперхнулась.
— Не называй меня так! Я уже наслышалась от Стоуна.
При упоминании о Ричарде обычно мягкое лицо Генри исказила гримаса ненависти.
— Мэг, не встречайся с ним. Он опасный человек. Я не хочу, чтобы ты стала его очередной жертвой.
Слишком поздно, обреченно подумала Мэг, а вслух сказала:
— Мне это не грозит. Ведь он женится на Бланш.
— Нам нужно серьезно поговорить, Мэг.
— Опять о Розовом мальчике?
— О нас с тобой.
Мэг поняла, о чем он хочет говорить, и испугалась.
— Нет, Генри, никаких серьезных разговоров сегодня.
— Когда, Мэг? — Генри горел нетерпением.
— О, только не сейчас… я…
— Хорошо, Мэг, поговорим, когда я вернусь. До свидания, дорогая. — Генри медленно пошел к выходу.
У двери он обернулся. Сердце Мэг замерло. Генри смотрел на нее тем странным, застывшим взглядом, как когда-то смотрел на картину, доставшуюся на аукционе другому, и в этом взгляде была неистовая решимость. Генри уехал.
Среди дня к Окридж-холлу подъехал красный «мерседес». Из него вышла Бланш Лигонье.
Наверняка она здесь не для того, чтобы меня поздравить, подумала Мэг и внутренне порадовалась, что не надела свои любимые джинсы и яркую футболку. На ней было очень элегантное, неброское прямое платье цвета лаванды из шелкового трикотажа. Впрочем, с Бланш было трудно соперничать. Прекрасно сшитый розовый костюм, розовые перчатки и розовые туфли, каштановые волосы заплетены в косу. От нее веяло непомерной гордостью и холодным спокойствием. Мэг не хотелось принимать гостью в желтой комнате с портретами предков Бланш, и они прошли в библиотеку, где Мэг чувствовала себя увереннее. Она успела полюбить эту большую уютную комнату с огромным камином и высокими стрельчатыми окнами, выходящими на лужайку. Две стены и половина третьей, где располагались окна, были полностью заставлены книжными полками. У четвертой, занятой камином, стояли шкафы, за стеклом которых мягко поблескивали нефритовые фигурки, привезенные из Китая. Еще в библиотеке был огромный письменный стол, за которым Мэг все надеялась продолжить работу над книгой. На этот раз даже любимая комната не придала ей уверенности, хотя Бланш была сама любезность.
— Вы совершенно покорили наш захолустный Рединг, — почти пропела она. — Я приехала передать вам поздравления от нашей семьи и Стоунов.
«Они что, уже одна семья?» — мелькнуло у Мэг. Как бы в подтверждение ее мысли Бланш добавила:
— Ричард хотел заехать вместе со мной, но я сказала, что поздравлю от нас обоих. Он хочет, чтобы мы подружились.
Мэг растянула губы в благодарной улыбке. Нужны мне ваши поздравления!
— Как вы устроились? — продолжала светскую беседу Бланш.
— Прекрасно, благодарю вас.
— У меня к вам выгодное предложение, Маргарет. Мы неоднократно обращались с ним к Кэролайн, но, видимо, из-за старческого упрямства и вздорного характера она отвергала его.
Мэг почувствовала необходимость вступиться за Кэролайн:
— Тетушка была своенравной, но никак не вздорной.
— Не будем спорить, — промурлыкала Бланш. — Так вот, перейду к сути. Наша семья хотела бы приобрести портреты виконта и виконтессы Лигонье, все-таки это наши предки. — Сделав ударение на слове «наши», Бланш, очевидно, желала подчеркнуть не столь благородное происхождение Мэг со стороны отца. — Вам, наверное, трудно понять это.
— Почему же? — парировала Мэг. — Так как я прекрасно понимаю вас, то могу понять и чувства нашей семьи. Она никогда не расставалась с семейными реликвиями, а портреты Лигонье являются таковыми.
— Вы еще не знаете, какую сумму я хочу вам предложить!
— Это не имеет никакого значения, — Мэг мило улыбнулась. — Интересы Окридж-холла для меня прежде всего.
— Да-а, — протянула Бланш. — К сожалению, он уже не тот, что был прежде! Какие приемы устраивала Кэролайн!
— А я как раз собираюсь возобновить эту традицию по окончании траура, — неожиданно вырвалось у Мэг. — Надеюсь, вы не откажетесь посетить меня.
— Мы с Ричардом с удовольствием придем. И родители тоже. — Бланш поднялась и начала прощаться. — Думаю, ваше решение о картинах не окончательное. Поймите, иметь дома портреты этих благородных людей очень важно для меня и моих будущих детей.
— Как жаль, что их поведение не всегда соответствовало происхождению и вряд ли может служить хорошим примером для юношества, — не удержалась Мэг.
Не подозревавшая, что Мэг так хорошо знает скандальную историю ее прабабки, Бланш не нашлась что ответить и только зло сверкнула серыми глазами. Мэг легко кивнула ей.
13
После ухода Бланш Мэг начала лихорадочно рыться в старых фолиантах, чтобы побыстрее стереть из памяти неприятный визит. С трудом вытащив толстенный том в кожаном переплете, она на секунду зажмурилась, представив, с каким наслаждением опустила бы его на красивую головку этой захолустной виконтессы. Ну и черт с ней, пусть поцелуется со своим Ричардом! Мне до них нет никакого дела, и чем реже они будут здесь появляться, тем лучше. А то я когда-нибудь не выдержу, и редкое издание пострадает!
Бережно перелистывая истонченные пожелтевшие страницы, Мэг погрузилась в чтение. Книга оказалась историей дома Феннелов, написанной Чарльзом Кросби, библиотекарем. Слог не отличался изяществом, но в обстоятельности мистеру Кросби отказать было нельзя. Мэг совершенно запуталась в браках первых Феннелов, в их должностях, взлетах и падениях на королевской службе. При описании сэра Филиппа Феннела тон повествования изменился. Видимо, злосчастный Филипп был любимцем библиотекаря. Собственно, восхищаться было нечем. Легкомысленный Филипп участвовал в заговоре, был обезглавлен и едва не погубил свой род. Только своевременный переход его вдовы леди Маргарет в протестантство спас семью от опалы и конфискации имущества. Во время казни Филипп держался с веселым мужеством и достоинством и даже шутил с палачом. Кросби подробно остановился на внешности Филиппа — высокого черноволосого красавца. Перед Мэг предстал образ Ричарда Стоуна. Вид Ричарда в белой рубахе с расстегнутым воротом перед плахой так потряс ее, что глаза мгновенно наполнились слезами. Ей стало жалко и его, и себя, влюбленную так безнадежно. Почему-то пришли на ум строчки:
Не каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один — жестокостью, другой -