вдруг вытянулось, словно он узнал что-то… что-то очень пугающее.
Зато великосхимный улыбался, кивал ей, словно одобрял её выбор, и говорил с теплотой:
— Ах, эти юные прекрасные девы… С каким удивительным проворством они обзаводятся женихами. Это просто восхитительно.
И Зоя, понимая всю сложность ситуации, чтобы как-то всё объяснить, произнесла с жаром:
— Он мне очень помог, он был единственный, на кого я могла опереться после провала.
И тогда уже сам Горский спросил у неё:
— Княжна, но почему же вы не покинули Гамбург после провала? Что заставило вас нарушить инструкцию?
— Мне помог выбраться из дворца Холодной ведьмы её дворецкий. Его зовут Джеймс, — сразу ответила девушка, млея от этого обращения, которое ей много раз рекомендовали забыть.
Тут Горский и Елецкий переглянулись. И, заметив их взгляд и укрепившись в осознании своей правоты, Зоя продолжила:
— Он имеет доступ к телеграфу ведьмы и иногда к её документам. И я подумала, что эта знакомство стоит того, чтобы нарушить инструкцию.
— И ты надеялась его завербовать? — аккуратно поинтересовался борат Тимофей.
— Так мы с Генрихом его уже завербовали, — отвечала девушка так спокойно, как будто это просто, как выпить чашку кофе. И пока два опытных оперативника Ордена снова удивлённо переглядывались, княжна полезла в свой рюкзачок, достала оттуда рубин и протянула его великосхимному, продолжая пояснять: — Он согласился с нами работать. Но просил пять тысяч фунтов и сам же предложил нам ограбить ювелиров, которые вели дела с Холодной. Она очень хотела купить этот рубин.
Брат Ярослав, рассмотрев рубин, передал его брату Тимофею, а сам спросил:
— И вы ограбили ювелиров… с вашим женихом? И всё это по просьбе дворецкого герцогини?
— Да, — кивнула Зоя.
— А почему ты не стала убивать эту ведьму, только что? Ты и её знаешь? — мельком взглянув на рубин и совсем не заинтересовавшись им, спросил брат Тимофей. — Она что-то сказала тебе о какой-то телеграмме.
— Не знаю даже…, — Зоя, конечно, догадывалась. — В общем, один раз, когда одна молодая ведьма пришла меня брать на моей новой квартире, за пять минут до этого мне пришла телеграмма, в которой меня предупреждали, что за мною идут.
— И ты думаешь, что это она тебя предупредила? — спросил Елецкий.
— Больше о той телеграмме никто не знал, — Зоя пожала плечами. — Может, и она.
— И благодаря этой телеграмме вам удалось уйти? — уточнил великосхимный.
— Ну, в какой-то мере, — отвечала девушка, — правда, для этого мне пришлось убить ведьму, которая за мной пришла.
— Так это ты её убила? — опять удивлялся брат Тимофей.
И на этот вопрос у девушки было вполне материальное подтверждение; она опять полезла в свой рюкзачок и достала оттуда смотанное полотенце для рук, развернула его и протянула Елецкому отличный английский клинок. Тот аккуратно взял его и прочитал:
— Анна Фоули.
И передал клинок великосхимному. Тот тоже повертел оружие в руках, покачал головой в знак уважения, а потом передал клинок и рубин Зое и заговорил:
— Брат Вадим отвезёт вас в Копенгаген, он знает, как перейти границу; там он вам сделает паспорта. Потом возьмёте билеты на первый рейс до Петербурга. А оттуда уже в Серпухов. Полагаю, что в Пу́стыни вам придётся ответить на много вопросов.
Зоя лишь кивала головой: как пожелаете, брат Ярослав.
— Деньги-то у тебя есть? — спросил брат Тимофей.
— Мало осталось, — отвечала девушка, пряча рубин и стилет англичанки обратно в рюкзак.
— Дам тебе пять талеров, — произнёс брат Тимофей, залезая в свой карман, и назидательно добавил: — Деньгами не сори. На билеты до Петербурга и на паспорта денег вам дадут в Копенгагене. Да, — он указал на её рюкзак, — камень никуда не девай, отдашь его старцам.
— А как же Джеймс? — удивилась девушка. — Я же его лично знаю, это же мой контакт. И деньги я ему обещала.
— А это, княжна, уже не ваша печаль, — ласково отвечал ей брат Ярослав. — Вы сделали очень много, не по годам много.
— Да уж, — согласился с ним и брат Тимофей. — Ты молодец, Зоюшка; вот только…, — он взглянул на спящего рядом с Зоей молодого человека, но заканчивать фразу не стал.
А за него договаривал великосхимный:
— Вам тут оставаться нет нужды, берите вашего жениха и езжайте в домой, а о ваших заслугах я подам челобитную самому настоятелю. О том не забуду, — он покачал головой и добавил: — Вы редкая, редкая умница.
И хорошо, что в экипаже было мало света, не то начальство видело бы, как от таких признаний её успехов у девушки отчаянно покраснели щёки. И ушки тоже.
⠀⠀ ⠀⠀
* ⠀* ⠀*
⠀⠀ ⠀⠀
Брат Валерий прогуливался по улице, наслаждаясь прекрасным летним вечером. Он выпил кружечку пива, съел пару сосисок и казался со стороны человеком, который в своей праздности ищет на этой известной в городе улочке каких-то излишеств. На самом же деле Павлов был сосредоточен и внимателен и далеко не отходил от парадной одного дома, к которой было приковано всё его внимание. А чуть дальше от той парадной дремал — ну, или делал вид, что дремлет — в своей бричке крепкий извозчик в бакенбардах. Судя по всему, он кого-то ждал, так как на пару вопросов от прохожих, свободен ли он, извозчик в бакенбардах отвечал на не очень хорошем немецком:
— Извините, занят.
Но всё в них обоих переменилось, как только на улице появился экипаж, в котором, помимо кучера, находился ещё и неимоверно грузный господин в потёртом сюртуке и заляпанном жилете. А помимо этих предметов одежды на нём также были надеты чёрные широкие, со «стрелками», брюки, совсем не такие, какие принято было носить в это лето в Гамбурге. Любой наблюдательный человек, сведущий в военных формах, решил бы, что те брюки скорее всего от флотской формы. Да и стоптанные башмаки того грузного человека очень напоминали башмаки флотские, специальные, которые не так скользят на мокрой палубе. Но всего этого ни прогуливающемуся Павлову, ни «дремлющему» в бричке Тютину знать было не нужно, так как они узнали бы саблейтенанта Эванса в любой одежде по одному пузу. Брат Валерий сделал знак казаку: внимание. И сам пошёл к парадной. Он не стал ждать, пока извозчик подвезёт своего грузного седока к дверям, а сразу вошёл внутрь дома. Тютин же, привязав к поручню вожжи, смотрел как бричка с седоком добирается до места, и как седок, расплатившись с возницей и, серьёзно накренив коляску своими ста тридцатью килограммами, вывалится из неё. Казак, внимательно наблюдая за англичанином, дождался, когда тот зайдёт в парадную, и лишь после этого легко выпрыгнул из