с неё песок или что-то подобное, а потом раскурил её.
— Как она так… появляется неожиданно?
Джон Дойл не знал, как леди Доротея так делает, поэтому и не ответил коллеге, а сосредоточился на своей сигаре.
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀ *⠀ *
⠀⠀ ⠀⠀
Оказалось, что бегунам добежать до нужного места было легче, чем их начальнице доехать туда на экипаже. И дело было не в том, что два огромных стража ехали с леди де Флиан в одной коляске, современные паровые экипажи могли увезти и шестерых гигантов; просто круг-развязка возле Хорнер Крайзель была плотно забита разнообразным транспортом, от мощных паровых тягачей до повозок с огромными лохмоногими лошадками-тяжеловозами. И водителю леди Доротеи приходилось пробиваться через плотный поток благодаря не только своему водительскому мастерству, но и угрозам со сквернословием.
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀ *⠀ *
⠀⠀ ⠀⠀
Часа ещё не прошло. И Генрик со вздохом спрятал свои часы в жилетный карман. Молодой человек поглядывал в ту сторону, в которую ушли его сёстры; он был очень тронут этой неожиданной встречей с ними, но уж точно не хотел, чтобы они вернулись. Почему-то ему казалось, что это будет опасно. Не нужно сестрёнкам видеть его. Елизавета едва не расплакалась, когда он стал их прогонять, и его выдумка про то, что он пригласит их во Францию, и их придумка про Париж были весьма кстати. Он бы не выдержал, если бы они начали рыдать вместе.
И тут его взгляд привлёк один странный человек невысокого роста. Казалось бы, человек и человек. Мало ли в Гамбурге людей с небольшим ростом? Но всё дело было в том, что человек был очень похож на другого такого же, который маячил на углу близко стоящего дома. Увидав таких двух, можно было решить, что это братья. Вот только Генрих, наученный бесконечной подозрительностью и осторожностью своей любимой женщины, почему-то не стал думать, что это просто какие-то братья, живущие неподалёку. А стал смотреть по сторонам, обращая внимание на всё, о чём совсем недавно и думать не пытался. И когда он нашёл глазами третьего коротышку, что стоял рядом с какой-то неприятной бабой в шляпе времён Второй Империи, то тут у него похолодело сердце. Он покосился в одну сторону, потом в другую, после чего заметил ещё одного мелкого кривоногого, изучавшего витрину обувной лавки в полусотне шагов от него. И тут Генрих сообразил, что все эти замечательные люди собрались здесь не просто так и что они все ждут чего-то. Возможно, ждут… Гертруду? Как только эта мысль появилась в его голове, молодой человек сразу щёлкнул тумблером «цепь». А затем исполнил номер: «Ах, я, кажется, опаздываю!». Он снова полез в свой жилетный карман за часами и, посмотрев на них, изобразил на лице невыносимую досаду, сам при этом думая: «Гертруда сразу их заметит, за неё волноваться не стоит, а вот мне нужно убираться отсюда немедленно». Он поморщился от прилива отчаяния, когда с горечью думал, что ему придётся ехать в Баден без своей любимой и ждать там от неё телеграммы, каждый день таскаясь на пятидесятый телеграф. Тем не менее Ройке был уверен, что уехать ему отсюда надо, и, пропустив один экипаж, ехавший к развязке, он стал выруливать от поребрика на дорогу. И вдруг к нему на водительское сидение запрыгнул, обдав его резким запахом пота, какой-то отвратительный тип в дешёвой шляпе и с визгом, с настоящим визгом вцепился в руль. Генрих едва-едва разбирал в этом его высоком крике слова:
— Куда намылился, ворюга?
И с этой нелепой фразой тип крутанул его руль с такой силой, что электромобиль Ройке хоть и не сильно, но зацепил другую коляску, припаркованную у поребрика.
— Да что вы творите!? — воскликнул молодой человек, выворачивая руль обратно. — С ума сошли?
— Держите его, а то сбежит, ворюга! — продолжал между тем визжать странный тип. И, судя по всему, его крик был услышан, так как с другой стороны коляски, со стороны водительского сидения к нему подскочил ещё один такой же тип и вцепился в его левую руку. И прорычал сквозь зубы:
— Не уйдёшь, сволочь!
Казалось бы, в добропорядочном и законопослушном молодом человеке должны были взыграть чувства послушания и смирения, и он должен был покорно сдаться под напором и агрессией поймавших его людей, как и положено примерному бюргеру; но то ли взыграли его гены непокорных саксов, то ли мысли о прекрасной Гертруде промелькнули в его голове, — и он вспомнил, что у него за поясом есть револьвер!
И когда к этим двоим мерзким типам присоединился ещё и третий, когда они его вытащили из экипажа и повалили на землю, тут уже молодой человек решил достать оружие; почти задыхаясь от их едкого пота, он вытащил из-за ремня револьвер и, встав во весь рост и подняв его над головой, нажал на спусковой крючок…
Пахх…
И пуля улетела в небо. И из троих мерзавцев, что пытались его удержать, остался на нём висеть только один, тот, что прыгнул на него самый первый. Ему-то, на его мерзкую кудлатую башку, Генрих и опустил с силой рукоять тяжёлого оружия. Тип безмолвно сполз на мостовую, и Ройке уже почти праздновал победу и хотел было кинуться на водительское кресло своего экипажа, как вдруг услышал за своею спиной:
— Опусти оружие!
Эти слова были произнесены, казалось бы, негромко и голосом отнюдь не грубым, но повелительный тон, вложенный в эти звуки, был таков, что Ройке моментально обернулся к говорящему… И белый солнечный день за секунду превратился в сумрак, словно тяжеленные чёрные тучи в одно мгновение заволокли небо. Генрих замер, увидав перед собой бледное, почти белое лицо женщины с ледяными глазами. Женщина шла к нему, выставив вперёд руку. И в той руке было что-то похожее на учительскую указку, только чуть короче… Нет, нет… Молодой человек тут же понял, что это не указка, то был такой же странный предмет, как и тот, что носила в своём зонте его любимая Гертруда.
А бледная женщина с каменным лицом подходила всё ближе и при этом повторяла грозно:
— Опусти оружие! — и, сделав ещё два шага, добавила, уже с какой-то холодной яростью, от которой у Ройке закрутило живот: — Немедленно!
Он и сам не понял, как опустил револьвер стволом вниз, — и даже почувствовал облегчение от того, что теперь, когда он выполнил приказ этой бледной женщины, она уже не будет так страшно требовать от него чего-то. Но он ошибся, белолицая приближалась к нему всё ближе, в