и для здоровья нации».
Это звучит как репортажи о жизни в царской России, например, Халлингера, который писал о тех днях: «Район салунов скотного двора в Чикаго в самые благоуханные времена был не хуже. В деревнях крестьяне пили водку из стаканов, как пиво. «Пьяная Россия» стала международной притчей во языцех». Оглядываясь вокруг в 1922 году, он отметил разительный контраст с жизнью при старом режиме. Он утверждает, что за восемь месяцев своего пребывания в Советской России он видел на улицах только одного пьяного человека — даже в самых крошечных деревнях все были трезвы на публике.
В это последнее замечание трудно поверить, учитывая многочисленные свидетельства повсеместного распространения алкоголя в стране Боло. Тем не менее, советские законы, касающиеся публичных проявлений пьянства, были суровыми, и большинство попоек и пьяных гуляний, описанных в документации АРА, проходили за закрытыми дверями. Тем не менее, человек не может просто оставить свое состояние опьянения за дверью, и трудно представить, что он пережил голодную зиму 1921-22 годов и не встретил на улице ни одного человека в состоянии алкогольного опьянения.
Свидетельство другого западного посетителя, Чарльза Саролеа, о «проблеме пьянства» в России в 1922 году подтверждает версию Халлингера. Он также утверждает, что на улицах Москвы было очень мало людей в состоянии алкогольного опьянения, несмотря на «огромное количество публичных домов. Мне сказали, что в Москве их более двух тысяч. На некоторых улицах каждый второй дом был «пивной».
«Открытие московских пивняков» заслужило место в опубликованных после публикации «Нестатистических заметках АРА»., хотя россияне традиционно не любили пиво. Эти заведения открылись осенью 1921 года, когда начались первые попытки введения сухого закона. Саролеа преодолел свое отвращение к их тошнотворной атмосфере и стал частым посетителем, «поскольку нигде больше у человека не было лучшей возможности понаблюдать за российским пролетариатом. Я никогда в жизни не видел столько пьянства. Только пьяницам хватает ума оставаться в пивной до тех пор, пока у них не пройдет действие выпивки и пока они не смогут безнаказанно противостоять полицейскому. Именно по этой причине на улицах так мало пьянства».
Все наблюдатели согласны с тем, что советские власти были безжалостны к бутлегерам, которых часто обходили стороной, когда помилование спасало других от расстрела.
Летом 1921 года в Советской России все еще официально было сухо, но экономическое отступление большевиков вскоре распространилось на фронт сухого закона. В эпоху НЭПа со сбалансированными бюджетами и законной практикой бухгалтерского учета советское правительство отчаянно нуждалось в доходах и начало поддаваться искушению организовать собственную монопольную продажу алкогольных напитков. Кремль робко, с большим количеством публичных рукоплесканий и споров в прессе, отступил от полного запрета. Осенью 1921 года вышел указ, снимающий запрет на продажу марочных вин и пива, поначалу допускавший 16-процентное содержание алкоголя. Непосредственной выгодой для государства стала его возможность распродать тысячи бутылок отборных вин, оставшихся из королевских погребов.
У народного комиссара здравоохранения Семашко было плохое предчувствие по поводу всего этого, о чем он сообщил в национальной прессе. Он выразил свои опасения Халлингеру в личном интервью, в котором настаивал на том, что отмена запрета была лишь временной мерой получения дохода и что запрет вернется. Но он, должно быть, почувствовал, что, как и в случае со многими «временными» ретритами в этот период, этот будет трудно отменить.
Официально продажа водки была запрещена зимой 1921-22 годов, но в большинстве винных магазинов были припрятаны запасы для тех, кто мог заплатить высокую цену; то же самое было в кафе и кабаре Москвы и Петрограда. Халлингер говорит, что даже цена на вино была недоступна для всех, кроме новоиспеченных богачей и иностранцев. Может быть, и так, но у винных магазинов обычно стояли длинные очереди.
В январе 1922 года начали циркулировать слухи о легализации водки с содержанием 38 процентов спирта. То, как была получена эта цифра в 38 процентов, возможно, было связано с желанием сохранить идею, пусть и во многом символическую, разрыва преемственности со старорежимной Россией, когда 40 процентов составляли Эмиссию. Это было сюжетом популярной карикатуры 1922 года. Николай II со стаканом 40-процентной настойки в руке сидит за одним столом с Лениным, который потягивает свою 38-процентную настойку. Говорит последний Романов отцу большевизма: «Вы действительно думаете, что стоило переворачивать Россию с ног на голову ради 2 процентов?»
Слухи о 38-процентной водке испарились к весне, затем в июле их сменила другая волна слухов с новыми предупреждениями о конце света о ее потенциальном воздействии на российский народ. Фрэнк Голдер писал: «Есть опасения, что и без того деморализованные российские массы развалятся на части из-за этого, теперь, когда все моральные ограничения, внешние и внутренние, рухнули».
В августе появилось официальное объявление о восстановлении государственной монополии на водку, за которым несколько недель спустя последовала отмена и опубликованные нападки на это предложение. Наконец, в феврале 1923 года Совет народных комиссаров издал постановление, разрешающее продажу спиртных напитков с содержанием алкоголя до 20 процентов — всего лишь на полпути по царскому пути.
Разумеется, никаких ограничений на содержание алкоголя в местном самогоне не было, как открыли для себя американцы из АРА. Сомервилл свидетельствует, что «истории «самогонки» из жизни русской деревни посрамили бы все, что когда-либо появлялось на Мейн-стрит в ряду историй о «голенищах», которые сухой закон когда-либо выводил за пределы Мейн-стрит». Оценивая ситуацию из своего симбирского форпоста, он подсчитал, что пьянство достигло пика осенью 1922 года, хотя в России не было Лиги по борьбе с салунами, которая собирала бы статистику.
Основой для советской политики сухого закона для американцев был их собственный Закон Волстеда от 1919 года, который запрещал все одурманивающие напитки, определяемые как любой напиток, содержащий более половины одного процента алкоголя. Конечно, у многих в миссии АРА не было возможности ощутить отрезвляющий эффект Сухого закона, поскольку они не были в Соединенных Штатах с 1917 года. В любом случае это не распространялось на них в России, как и запретительные законы первого социалистического государства.
Во время переговоров в Риге американцы неофициально затронули тему алкоголя с Литвиновым, который сказал Брауну, что не возражает против того, чтобы АРА поставляла в Россию собственные алкогольные напитки. Конечно, в Рижском соглашении не было и намека на взаимопонимание Брауна и Литвинова. Фактически, в пункте 27 говорилось, что АРА «не будет импортировать алкоголь в составе своих поставок гуманитарной помощи», но это не применялось к поставкам товаров АРА из аптек в Москву. Невозможно сказать, в каком количестве в магазине хранились виски, джин и другие любимые американские напитки, поскольку АРА скрывала эти товары от учета, но неподтвержденные данные указывают на то, что количество было значительным.
Конечно, не в интересах Эйдука было протестовать против этой практики, поскольку он был одним из ее бенефициаров. И о