нем говорили, что он пил «как рыба».
Единственным алкоголем, учтенным в записях АРА, был медицинский спирт, то есть чистый спирт, используемый в основном для изготовления предметных стекол, большая часть которого была завезена в течение второго года миссии. Как ни странно, у АРА неоднократно возникали трудности с советскими властями по поводу медицинского спирта, начиная с первой крупной партии в июне 1922 года.
Схема заключалась в том, что официальные лица изымали грузы, удерживали их в течение пары месяцев, пока АРА протестовала, затем отпускали их. Последняя партия была конфискована и хранилась так долго, что Хаскелл отправил ее обратно. Эллингстон проинформировал Нью-Йорк, что советское правительство выразило обеспокоенность тем, что медицинский спирт АРА попадет на рынок и, таким образом, повлияет на цены на спиртные напитки и поставит под угрозу государственную монополию. Это трудно воспринимать всерьез, хотя Эллингстон добросовестно излагал то, что, как он понимал, было позицией правительства.
АРА импортировала этот алкоголь исключительно для медицинского применения, но это не означает, что он в крайнем случае не удовлетворял другим потребностям. В информационном бюллетене выпускников «Нестатистические заметки АРА». есть такая заманчивая заметка: «Форма учета медицинского спирта».
Дюранти в книге «Я пишу, как мне заблагорассудится» вспоминает свою встречу в одном из волжских округов с мужчиной из АРА, «закоренелым алкоголиком», который «выпил весь медицинский спирт или, возможно, метиловый спирт, принадлежащий санитарному отряду АРА в Симбирске». Он умер не от этого, но у него началась белая горячка, и его пришлось отправить домой».
Русский самогон мог быть таким же разрушительным. Потребитель мог только догадываться о содержимом бутылки в руках, и первые глотки обычно делались с немалыми опасениями. Раньше в Соединенных Штатах газеты время от времени сообщали о случаях слепоты или смерти, вызванных употреблением напитков, приготовленных с использованием антифриза или топлива для жаропрочных изделий. Бог знает, сколько подобных инцидентов осталось незарегистрированным в России, где самогон высоко ценился как заменитель автомобильного топлива. Татхилл сказал Дюранти, что главарь волжских бандитов Серов смог выпить «ведро чистой водки, которую американцы не раз успешно использовали в качестве топлива для своих автомобилей». Таким образом, термин «коктейль к-в» означает керосин и водку.
Флеминг описал в одном из своих писем из России сцену свадьбы, где хозяин раздавал чашки для питья, сделанные из молочных банок АРА, «содержащие самую отвратительную жидкость, которую я когда-либо (до того времени) пробовал — самогонку, или русский самогон... Пусть у меня никогда не будет болезни, которая потребует такого сочетания мазута, бензина и керосина, каким был этот ликер». Флеминг застонал, но, как и большинство его коллег по оказанию помощи, он рассматривал выпивку как часть своего русского приключения, еще одно испытание его американской мужественности.
Вейл сказал Дюранти, что Серов мог выпить «полведра водки, не переводя дыхания. Остальные полведра выпил его конь, свирепый черный жеребец по кличке Кощей». У Серова не было автомобиля. По рассказу Дюранти, Серов и Вейл устраивают пьяный поединок, в котором гораздо более крупному Серову не удается напоить американца под столом. «Я могу пить бесконечно», — хвастался Вейл в своей автобиографии.
В России употребление алкоголя подразумевало избыток, и хотя не все американцы могли бы соответствовать вымышленным стандартам, установленным Veil, в отношениях АРА с местными чиновниками было много случаев, когда умение держать в руках спиртное имело решающее значение. В интересах дипломатии АРА американцы часто чувствовали себя обязанными принимать приглашения на обеды и банкеты, спонсируемые местными официальными лицами, где еда и питье продолжались до раннего утра.
Было бы неточно сказать, что основной мотивацией подобных дел было стремление скомпрометировать американцев. Часто идея заключалась в выражении доброй воли и удовлетворении значительного любопытства к иностранцам и их далекой родине. Тем не менее, местами официальное гостеприимство превратилось в своего рода банкетную кампанию, целью которой было использование алкоголя, чтобы побудить американцев поговорить на «запрещенные» темы, в основном о политике, или просто застать их врасплох, возможно, даже без штанов.
Американцы разумно отнеслись к игре, и некоторым понравилось принимать вызов, но многие стали опасаться его физических последствий. Вечер с местным советом ожидался как боксерский поединок, с раундами тостов до поздней ночи, пока победитель не останется на ногах или в сознании, если победитель был. Сложность усугублялся тем фактом, что большинство советских хозяев были полуночниками и могли легко пережить своих гостей. Когда Хаскелл вернулся в Москву из Нью-Йорка в сентябре 1922 года, чтобы начать второй год миссии, он обнаружил на своем столе приглашение от Ландера посетить банкет в честь АРА. Полковнику это не понравилось. «Я не знаю, что за банкет мы собираемся устроить, но держу пари, что он начнется не в десять часов, а ближе к двенадцати, когда они приступят к делу».
К сентябрю 1922 года американцы, по крайней мере, привыкли к этому явлению. Вначале сама идея накрытых столов с обильной едой и питьем во время голода показалась им крайне неуместной. Элвин Блумквист из Симбирска счел «любопытным противоречием» тот факт, что такие банкеты в поддержку Боло — три или четыре летом 1922 года — были организованы, когда голод все еще был широко распространен и апокалиптические сцены голода только-только отходили на задний план.
Столь же неуместным был тот факт, что спонсорами этих мероприятий были представители диктатуры пролетариата, которые, как можно было подумать, отодвинули банкеты в безвозвратное прошлое. Вместо этого авангард парвеню пролетариата, казалось, намеревался превзойти поверженного классового врага даже в социальной сфере, как бы демонстрируя свою пригодность для управления страной.
Барринджер вспоминает официальные сборища как «дела поважнее»: «Конфискованные услуги бывшей знати, погреба бывшего виноторговца и последнее, но не менее важное, услуги шеф-поваров, которые остались без работы с тех пор, как их бывший хозяин взлетел на фонарный столб, — все это в совокупности показывает, что пролетарии, в конце концов, очень человечны и вполне наслаждаются «буржуазными» обедами».
В Одессе командир американского корабля «Фокс» зафиксировал в судовом журнале свое прибытие на берег и радушный прием, оказанный неким адмиралом Максимовым. Вместе они выпили «обычную чашку чая, которая состояла из водки и чего-нибудь перекусить».
В записи журнала не упоминаются тосты, хотя можно с уверенностью сказать, что Максимов предложил как минимум один за российско-американскую дружбу. Вторым по важности после удержания алкоголя было владение искусством произносить тосты. Для американцев это было более деликатно, чем может показаться. Часто ведущий-туземец использовал тост как повод затронуть политическую тему — обычно без злого умысла, — и мужчины АРА, которым запрещено обсуждать «политику», начинали ерзать.
Общий тост выражал желание официального признания США Советской России, тема, по которой американцы имели строгие инструкции не высказывать никаких мнений. Блумквист говорит, что на каждом банкете в Симбирске «русские искренне выражали надежду на то, что Америка вскоре