Теперь оставалось лишь ждать, вглядываться в небо и гадать, как быстро все разлетится к морским чертям во время бури, которая рано или поздно грянет. Они поняли (правда, когда баки уже опустели), что зря извели все топливо: совсем нелишне иметь действующий генератор, который питает трюмную помпу. GPS и прочая мелкая электроника держалась на батарейках, но ни одно из устройств помощнее не работало. Концы приходилось тянуть ручной лебедкой; если таковой в нужном месте не было, строили дикие замысловатые конструкции из тросов и рычагов и в итоге захомутали все судно металлической паутиной.
Первый шторм они пережили. Правда, задним числом поняли, что это был не шторм, а так – дождливый денек с высокими волнами. По какой-то причине Рулевая оказалась самой стойкой к морской болезни и чаще остальных дежурила на мостике, где болтало сильнее всего. Когда море было спокойным, Капитан и Инженер к ней заходили, но, считая теперь рубку ее личной каютой, всякий раз нерешительно замирали перед дверью. Когда штормило, они занимались парусами и починкой сломанного. Инженер боролся с морской болезнью так: ложился на палубу прямо под дождь и перехлестывающие волны и не сводил глаз с горизонта. А Капитан уходил в каюту, где предавался страданиям в полном одиночестве. Рулевая же долгими часами как каменная простаивала в рубке, управляясь со штурвалом и следя за компасом и GPS.
Тот первый дождливый денек по крайней мере подготовил их к настоящему шторму. Инженеру смутно помнилось, как однажды на Балатоне его яхточку захлестнуло волной от моторки, и теперь он не сомневался, что судно надо держать перпендикулярно валам – так не опрокинет. Если бы работал двигатель, повернуть «Сел-аню» в любом направлении было бы просто. А без него оставалось поднять парус – маленький, чтобы только держал судно по ветру, потому что большой тут же порвало бы в лоскуты. Инженер принялся мастерить такой парус из синтетической ткани, сетей и прочего хлама, который еще не успели пустить в дело. Это занятие оживило в нем давнишние воспоминания и мореходные навыки, полученные в детстве из венгерских переводов «Моби Дика» и «Острова сокровищ». Он с головой ушел в работу и очнулся с крепнущей мыслью, что неплохо бы сбросить с кормы какой-нибудь массивный предмет на канате: ветер станет толкать «Сел-аню» вперед, а за счет плавучего якоря она будет оставаться примерно в одном положении – перпендикулярно волнам. В дело пошел маленький столик. Инженер как следует обмотал его канатом и скинул в воду с транца. Первые испытания, устроенные в тихий день, показали: настоящего шторма такой якорь не выдержит. Капитан принял идею Инженера, и вместе они потратили полдня, прикручивая столик понадежнее.
Все равно им больше нечем было заняться.
День, который они провели за подготовкой штормового паруса и плавучего якоря, оказался тем самым затишьем перед бурей; следующие два стали сущим бедствием. При первых признаках грядущего шторма экипаж развернул парус и скинул за корму плавучий якорь. Капитан и Инженер пробежались по кораблю, задраивая все люки, куда могла попасть вода, и поднялись в рубку. Привод руля состоял из цепей, соединявших его со штурвалом; в самую бурю часто требовались силы куда бо́льшие, чем у Рулевой, особенно после долгой утомительной вахты. В таких случаях к штурвалу подходил Капитан и стоял, пока у него не начинали отваливаться руки либо пока и сам не переставал справляться. Тут уж за дело брался Инженер и вступал с «Матерью ветров» врукопашную. И не случалось такого, чтобы его грубая сила не одержала верх. Проблема заключалась в том, чтобы сочетать силу с умом. Не было видно ни зги. Окна рубки сплошь заливало дождем и морской пеной; на переднем окне, прямо над штурвалом, крепился диск, который должен быстро крутиться и сбрасывать воду, только запустить его моторчик не удалось. Поэтому всю первую половину шторма, когда крайне важно видеть волны, чтобы знать, куда править, ориентировались вслепую по тому, как наклонялась и уходила из-под ног палуба, а тут уж не до быстрой и правильной реакции. Инженеру оставалось лишь предполагать, что следующая волна пройдет примерно в том же направлении, в каком прошла предыдущая, и крутить штурвал соответственно. Он уже почти решил бросить этот, как ему показалось, слишком надуманный способ и ненадолго отвлекся; «Сел-аня» тут же получила боковой удар и легла на борт. Весь экипаж и все незакрепленные предметы в рубке очутились на ставшей полом левой переборке и несколько секунд лежали, пока судно медленно не выровнялось. «Сел-аня» была не красавицей, зато сбалансировали ее добротно.
Буря утихла, и экипаж обнаружил (впрочем, без удивления), что ни паруса, ни якоря давно нет.
На седьмой день после шторма они подошли к Лусону.
Вокруг поднялась суета: по ровной сверкающей поверхности залива заскользили огромные водяные насекомые; некоторые издавали жужжащие звуки. Вблизи насекомые оказались длинными узкими лодками с двумя балансирами. Поначалу они держались поодаль, но когда стало понятно, что «Сел-аня» вот-вот зацепит дно, подобрались поближе выяснить, в чем дело. На каждом было от одного до шести человек, смуглых и проворных. В их глазах горело любопытство, граничащее с восторгом.
* * *
Чонгор рассчитывал подойти вплотную к суше, но когда до берега оставалось всего ничего, корабль зашуршал по песку и встал. Их окружили лодки, которым здешней глубины вполне хватало. Через минуту-другую «Сел-аня» оказалась в кольце сцепившихся друг с другом суденышек, и десятка два местных без приглашения влезли на борт. Они так радовались и так прилично – в определенном смысле – себя вели, что Чонгор не сразу уловил их цель: обчистить «Сел-аню». Пока он соображал, исчез GPS-навигатор. Из рубки стремительно испарялась электроника, с мачт – антенны, с камбуза – сковороды и кастрюли. Кругом зудели ножовки, стрекотали гаечные ключи. В Чонгоре бурлили несовместимые переживания: его грабили – он возмущался, но тут же стыдливо признавал, что вообще-то сам вместе с Марлоном и Юйсей угнал корабль, совершил акт пиратства и убил человека. Он хотел плясать от радости при виде долгожданной земли и испытывал все нарастающую тревогу, поскольку очутился в странном, незнакомом месте среди вороватых, хотя и учтивых аборигенов. Тут его обуяла параноидальная мысль: эти самые аборигены сейчас наверняка присваивают его личные вещи; впрочем, он тут же вспомнил, что личных вещей, кроме одежды на теле и мелочей в карманах, у него нет.
Если не считать сумки. Кожаной сумки Иванова.
До этого он бесцельно расхаживал по рубке, а теперь крутанулся на месте и рванул в свою каюту, на пороге которой застал молодого человека, преспокойно выходившего с сумкой через плечо. Тот извернулся, чтобы проскользнуть мимо, но Чонгор загородил проем и грудью впихнул воришку обратно. С палубы на них уже косились люди, выносившие из трюма бухты стальных тросов, пластиковые контейнеры для рыбы, сухпайки и прочее добро. Чонгор запер за собой дверь, обернулся и увидел, как молодой человек одной рукой жадно прижимает к себе сумку, а другой помахивает ножичком.